Михаил Крюков - Последний Совершенный Лангедока

Говорят, когда аббату доложили, он аж лицом посинел, монахи перепугались, думали, сейчас Богу душу отдаст. Но ничего, отошёл, отдышался. Приказал покойников потихоньку на монастырском кладбище зарыть, а всем, кто что-нибудь слышал про это дело, держать язык за зубами. Вот такое, понимаешь, правосудие…

Юк взял виеллу, пробежал пальцами по струнам и тихонько запел, насмешливо поглядывая на нас с Альдой:

Не ожидавшая такой развязки Альда не выдержала и звонко рассмеялась. Довольный трубадур отложил инструмент.

– Вот и славно, моя донна, ты засмеялась! Давайте выпьем за это! А то я уже стал забывать, как звучит женский смех, да и руки отвыкли от благородного дерева виеллы…

– Когда же наконец отряд покинет это проклятое место? – вздохнула Альда. – Мне кажется, здесь сам воздух пропитан смертью, как если бы мы разбили шатёр на кладбище среди непогребённых мертвецов. Вчера два мёртвых, сегодня два…

– Когда и куда пойдёт отряд, знает только легат, а он ни с кем не советуется, только отдаёт приказы. Говорят, что он рассылает не то гонцов, не то лазутчиков на два дня хода вперёд, и в зависимости от их докладов принимает решения. Поражаюсь воле и мощи разума архиепископа Сито, хотя попов терпеть не могу. Но этот – этот какой-то особый. Немощен телом, но силён духом. Служить такому – честь и наслаждение!

– Ну, так за чем же дело стало? Постригись в монахи ордена цистерцианцев! К нему, кажется, принадлежит аббат Сито? – рассмеялся я.

Трубадур странно взглянул на меня:

– Напрасно смеёшься, грек. Вот для тебя, иноверца, этот путь закрыт, а для меня – нет. Знаешь ли ты, кем раньше был Фулькон Марселец? Трубадуром!

– Фулькон? А кто это?

– Может быть, ты скоро его увидишь. Сын генуэзского купца, которому больше нравилось сочинять альбы, чем отмерять ткани в отцовской лавке. Этот парень имел достаточно храбрости, чтобы дважды круто менять свою судьбу. В первый раз он бросил отцовское дело и стал странствующим певцом, а во второй – неожиданно для всех постригся в монахи. Ныне он епископ Тулузы, беспощадный гонитель еретиков, враг графа Раймунда. Думаю, что аббат Сито едет в Тулузу, чтобы встретиться с ним. И вот после того, как епископы договорятся, взятие Безье и Каркассона покажутся дракой у деревенского трактира. Помяни мои слова: будущей весной запылает весь Лангедок.

На следующее утро наш отряд всё-таки выступил в путь. Погода изменилась, изнурительная жара ушла, дни стали облачными и прохладными, иногда накрапывал дождь, а ночами бывало даже холодно. Иссохшая земля жадно поглощала влагу, поэтому дороги не раскисли. Трава за одну дождливую ночь позеленела, деревья и кусты, которые, казалось, погибли от засухи, выбросили новые побеги, дышалось легко и привольно.

Остаток пути отряд проделал без приключений, и на третий или четвёртый день пути нашим взорам открылась широкая и спокойная река, которую, как я позднее узнал, местные жители звали Гаронной. На её правом берегу возвышался город, построенный из камня всех оттенков красного, от нежно-розового до угрюмого цвета запёкшейся крови.

Вот она, Тулуза. Цель моего путешествия, город, ради которого я пересёк изрядную часть Ойкумены. Какая судьба ожидает меня и жену мою перед Богом за этими стенами? Смогу ли я выполнить обет, данный мною Никите Фракийцу? Удастся ли найти святую книгу? Кажется, с того часа, когда галера отвалила от мраморной пристани Константинополя и ушла в лазурную Пропонтиду, прошла вечность.

Будь терпелив, неведомый книгочей. Моя повесть близится к концу. Ответы на все вопросы ты найдёшь в последнем свитке этого манускрипта.

Аббата Сито в Тулузе ждали. Забренчали колокола, и из городских ворот навстречу запылённому и усталому отряду выплыла пышная, сияющая золотом процессия. Всё было как обычно: монахи с распятиями в руках, яркие церковные знамёна, хоровое пение. Из носилок, разминая затёкшие ноги, выбрался легат. Навстречу ему торжественно выступил епископ в богатом облачении. Драгоценные камни в его тиаре ярко вспыхивали на солнце. Начались торжественные лобзания епископских перстней, объятия, поклоны. Потом прибывшие и встречающие затянули молитву.