Михаил Крюков - Последний Совершенный Лангедока

– Откуда у тебя этакое богатство? – удивилась Альда. – Мы только что не голодаем, ведь еду местные жители не желают продавать ни за какие деньги.

– А, не важно! – отмахнулся трубадур. – В одном доме неподалёку разжился.

– Украл? – нахмурилась Альда. – Мы не будем есть ворованное, забирай обратно!

– Да не украл, что за наказание? Это подарок. Есть тут в городе одна вдовушка. Ну, словом… Не хотел я тебе про неё говорить, но раз уж так вышло… У неё всего много, она торговлю держит, даже денег не взяла. Хотя я предлагал! Веришь?

– Теперь верю, – усмехнулась Альда. – Кобель ты.

– Кобель, а как же? – самодовольно кивнул Юк. – Всякий мужчина – кобель! Понятно, если он не евнух или не ветхий старик. Таким уж Бог его создал, а кто я такой, чтобы спорить с волей Господа?

– Доведёт тебя язык до костра… – вздохнула Альда, расставляя кубки. – Ну что ты мелешь? А вдруг услышит кто? Не видишь разве, что творится?

– Скажи-ка, вот ты или Павел твой пойдёте на меня доносить?

Альда в ответ возмущённо фыркнула.

– Вот то-то! Да не мучай ты мясо, не умеешь резать, дай сюда! – склочным голосом сказал Юк, пододвинул к себе окорок и стал его ловко разделывать. – Ты не донесёшь, Павел тоже, а больше нас никто не слышит. Я же не ору на весь лагерь. Старый Юк, может, бабник и пьяница, но всё-таки не кретин!

Он развязал мех, понюхал вино и удовлетворённо вздохнул:

– Славное винишко, надо же, не пожалела, сучка. Недаром я на ней проскакал не одно льё. Надо будет потом ещё разок сходить, запастись на дорогу.

– Фу! – сказала Альда. – Мужчина-потаскун куда хуже обычной обозной шлюхи.

– Почему это потаскун? – сделал вид, что обиделся, Юк. – У меня к Мари большая любовь! Правда, не без интереса. Ну, так мы и не дети уже.

– Лучше расскажи, чем тебе монахи не угодили, – прервал я трубадура, потому что тот явно собирался перейти к описанию постельных утех со своей торговкой.

– А-а-а, половина из них безумцы, а половина – идиоты, – скривился Юк. – То они Библию читают, то душеспасительные беседы ведут, то молятся, причём на каждый час своя молитва. Оборони Господь какую-нибудь пропустить или меньшее количество поклонов отбить, чем положено. Сразу же аббату донесут. Следят друг за другом, наушничают, пакостят. Одному толчёного стекла перед распятием насыпали, а он не заметил и на колени бухнулся. Другому что-то в воду подмешали, так он всю ночь из отхожего места не вылезал, а к утру так ослаб, что его выносить оттуда пришлось. А что ночью было, слыхали?

Я отрицательно покачал головой.

– Тогда выходит, вы последние, кто ничего не знает. Дело было так. Вчера, после того, как еретиков спалили, монахи какую-то особенную мессу служили до ночи, а потом по кельям разошлись. Ну, разошлись и разошлись, а на утренней молитве глядь – а братьев Жака и Пьера нет!

– Это тех, кто был судьями? – спросила Альда.

– Их самых, моя донна. Как это – нет на молитве?! Непорядок! Послали за ними монашка, а тот прибежал в слезах, губы трясутся, руки в крови и ни слова сказать не может. Ну, тут уже всем стало понятно, что дело худо. Пошли в дормиторий, [173] Дормиторий (лат.) – спальное помещение монахов в католическом монастыре. а там… Брат Пьер лежит на полу с ножом в груди, мертвее мёртвого, а брат Жак тут же висит.

– Как висит? – удивилась Альда.

– Обыкновенно. Привязал подпояску к оконной решётке, да и повесился. Труп окоченел уже.

– Откуда ты знаешь? – спросил я.

– А рыцарёнок один разболтал. Он ночной стражей командовал, его люди трупы выносили, так что он всё своими глазами видел.

– Кто же их? – спросила Альда. – Наверное, отомстили единоверцы казнённых?

Юк расхохотался.

– Что ты, донна. Если бы так, легат и горя не знал, объявил бы монахов принявшими мученическую кончину за веру, да и дело с концом. Парой больше, парой меньше – кто их считает? В том-то и дело, что смертью за веру там вовсе не пахло, а пахло кое-чем другим. Оказывается, эта парочка имела обыкновение по ночам предаваться флагелляции. Раздевались и по очереди бичевали друг друга. Ну, дело это считается богоугодным, на Пьера и Жака смотрели с уважением, да только никому и в голову не приходило, что раздевались они не только для бичевания. А может, кому-то и приходила в голову богохульная мысль, да её гнали. Ну, или к этому Жаку очередь стояла. Словом, что там между ними случилось, мы не знаем, да и не узнаем, только Жаку, видать, что-то не понравилось, он взял да и прирезал своего любовника. А когда труп, в крови плавающий, увидел, ужаснулся и петельку на шею накинул. Вот так-то.