Михаил Крюков - Последний Совершенный Лангедока

– Прошу меня извинить, я и не думал ни о чём таком…

– Чем ты советуешь лечить аббата? – спросил Гильом.

– Лучшие снадобья – это сон и покой.

– И молитва! – перебил меня больной.

– Да, конечно, и молитва. Господь непременно поможет вам, мой господин.

– А ещё? – не отставал де Контр.

– Если его высокопреосвященство позволит… – начал я.

– Оставь это титулование для простецов, – голосом совсем здорового человека прервал меня аббат. – Зови меня просто: «святой отец». Слушай внимательно, грек. Я не могу разлёживаться в шатре, потому что Господь доверил мне армию принявших крест. Мы должны взять Каркассон во что бы то ни стало, а для этого я должен быть здоров. Ты можешь поставить меня на ноги? Говори без увёрток: да или нет! Даже если потом Господь приберёт мою душу, сейчас я должен быть здоров. Ну, что тебе для этого потребно?

– Пиявки, святой отец.

– Что-о?! Ты, никак, рехнулся?

– Нет. Я пустил вам кровь, и недуг отступил. Теперь надо закрепить достигнутый успех. Природа позаботилась о нас, грешных. Дюжина пиявок, приложенных к затылку, выведут испорченную кровь. Кроме того, слабый яд, который вводят в кровь пиявки, целителен.

– Мерзость… – сморщился аббат. – Но если Господь посылает мне испытание, кто я такой, чтобы уклоняться от него? Брат Ансельм! Отправляйся ловить пиявок, не медля!

– Возьми чистый глиняный горшок, наполни его на четверть речной водой и водяной травой, туда же посади пиявок и накрой полотном. И смотри, не повреди их! Не вздумай отдирать пиявок от тел мертвецов и падали. Пиявки должны быть голодными.

Услышав это, Гильом побледнел и судорожно сглотнул, Монфор и аббат остались невозмутимыми. Брат Ансельм вздохнул, как больная корова, и вышел из шатра.

Аббат повернул голову к Монфору.

– Как идёт осада?

– Простите, святой отец, – вмешался я, – вам пока не следует размышлять о делах. Думайте о чём-нибудь лёгком и приятном.

– Может, позвать трубадура? – предложил Гильом. – Он хвалился, что сложил жесту на штурм Каркассона.

Аббат вяло кивнул. Рыцарь вышел и почти сразу же вернулся, ведя за собой трубадура. Вероятно, тот ждал приглашения и дежурил у шатра. Юк выглядел на удивление благопристойно: был трезв, чисто одет и выбрит, волосы были расчёсаны и обдуманно, как у женщины, уложены. Он куртуазно поклонился сначала аббату, потом рыцарям и торжественно провозгласил:

– Осмелюсь предложить благосклонному вниманию вашего высокопреосвященства и благородных рыцарей жесту, написанную мной на взятие Каркассона…

– Каркассон ещё не взят! – холодно прервал его Монфор. Его слова лязгнули, подобно брошенному в ножны мечу.

– Но он будет взят, господин мой барон! – опять поклонился трубадур. – В сём нет ни малейших сомнений. Воины Христа, одушевлённые Его словом, уничтожат оплот еретиков! Дозвольте пояснить… Жеста [160] Жеста (от лат. gesta, «деяния») – жанр средневековой поэзии, посвящённый описанию подвигов. Лесса – строфа, имеющая сложную форму. – есть поэтическая форма, посвящённая воспеванию героических деяний благородных рыцарей, и пока мною сочинены только первые лессы о взятии Бурга и Кастеллара. Позже допишу остальные. Жеста очень трудна для создателя, поскольку требует соблюдения сложной формы, а каждое слово должно занять своё, строго определённое место, иначе строфа рухнет подобно небрежно сложенной стене.

– Довольно болтать, – сказал Гильом. – исполни эту свою – как ты её назвал? – жесту, а уж хороша она или плоха, решим мы сами.

Трубадур поискал глазами, куда бы сесть, и, не найдя ничего подходящего, уселся прямо на пол шатра и начал читать нараспев, подыгрывая себе на виелле. Жеста была написана очень сложным, архаичным языком, некоторые обороты я не понимал. Аббат слушал, закрыв глаза, Монфор, по-моему, задремал.