Наталья Иртенина - Андрей Рублёв, инок

Служильцы, опасливо озираясь, бросились к хозяину. Тот, словно в припадке, бился головой об пол, скреб каменные плиты пальцами и бормотал в страхе:

– Видишь, Ульяния, я пожалел твоего сына. Пожалей и ты меня… Не трожь… не трожь меня… уходи!

– Никого нет, князь, – недоумевали дворские. – Что с щенком делать? Оставлять нельзя.

– Не трожь… не трожьте!.. Она… она здесь…

Служильцы, вдев сабли в ножны, подхватили князя под руки и быстро потащили в притвор. Из-под тела, ничком лежащего на полу, вытекал черный ручеек, собираясь в лужу.

…Андрею не спалось. Волновавшаяся за окном ночь тревожила, к чему-то нудила. Он оставил ложе, натянул подрясник, сунул ноги в поршни. Ушел через залитый луной двор в хоромы.

Но едва приступил к молитве, вскочил, заторопился обратно на двор. Тихой тенью скользнул к воротам, отпер и заспешил по улице. Его гнало острое чувство, что он должен идти к собору Городка, быть там.

Вскоре уже открывал тугую дверь храма. Это было странно, ведь на ночь собор запирают. Войдя, сразу увидел в глубине храма лежащего человека.

Андрей присел рядом, перевернул тело. Звякнул об пол меч со смарагдовым камнем в рукояти.

– Алешка!

Отрок был еще жив.

Иконник побежал за помощью.

Открыв глаза, он увидел над собой лицо ангела. Но разве бывают улыбающиеся ангелы? Алешка считал себя человеком, немало повидавшим ангелов. Самых разных: грозных воинов с мечом и в броне, мирных благовестников, строгих назидателей, задумчивых печальников о людском роде. Лучше всего выходили ангелы у иконника Андрея. Но даже у него никогда не видел Алешка ангела с радостной улыбкой и девичьей косой на плече.

– Очнулся! Очнулся!

Отроковица весело засмеялась, подзывая кого-то, и Алешка окончательно понял, что это не ангел, а он не на том свете.

Над ним склонилась старуха, что-то прошамкала, поправила взголовье. Потом совала ему в рот ложку с горьким зельем и умывала лицо мокрым утиральником.

После старухи вновь появилась девица. Алешка уже мог улыбаться в ответ. Она присела на поставленное рядом креслице и стала важно рассказывать:

– В Москву посылали за твоим братом, вяземским князем Петром, что служит у великого князя Василия. Он примчал и сразу сюда, к тебе. Признал тут же! Хотел без промедления забрать в Москву, да наши лекари не дали. Тебя в дороге бы растрясло, открылась бы рана. И так сколько крови потерял, страсть! Когда тебя принесли, весь белый был, вот как свежее молоко… – Она вздохнула совсем как взрослая матрона. – Эх, Алешенька! Что же ты с собой делал все эти годы? Где пропадал пропадом? И зачем не открылся мне сразу? Уж я бы…

Алексей так широко заулыбался, что девица осеклась.

– Ну ладно. Ничего бы я, положим, не сумела. Но батюшка…

– Где я? – подал он едва слышный голос.

– Как это где?! У нас в доме, вестимо. Где еще природному князю быть полагается, как не в хоромах!.. Вот не пойму я, как же ты простолюдином сумел сказаться? Я-то ничего и не приметила в тебе такого… несообразного. Обманщик и лукавщик ты, Алешенька, – озорно глядя, пожурила она.

– А кто меня нашел… ну, там?..

– В соборе? Андрей ваш нашел. И вовремя. Не то б лежать тебе в сырой земле. Да и за братом твоим он же послал. А потом к князю нашему пошел, показал ему твой меч со смарагдом. Вот такими-то путями правда ходит.

– А я по кривде сколько лет ходил, – вымучил из себя Алешка, отворотясь.

– Кривда с правдой где-нибудь да пересекаются. Чтобы те, кто по кривде идет, могли на правду перепрыгнуть. Так-то, Алешенька.

– А как он уведал про брата? – задумался отрок. – Андрей-то?..

– Да ты, может, сам проговорился в горячке. Назвался истинным именем…

– Наверное.

– А у нас и другая в доме радость, – поделилась боярская дочь, округлив очи. – Постоялец батюшкин! Уехал вовсе! Вот прямо за день до того, как тебя к нам свезли с епископова двора. Прямо гора с плеч и камень из сердца вон!

– Сколько же я валяюсь тут? – Алешка остался равнодушен к известию.

Алена позагибала пальцы.

– Семь, нет, восемь дней. Всего, значит, десять, как на тебя напали. А брат твой, князь Петр Семеныч, три дня как в Звенигороде.

Она вдруг потупилась и зарделась.

– Ты уж прости меня, что я тебя тогда… дураком свеличала…

Алешка пошарил на шее. Нащупав колечко, дернул, цепочка порвалась. Он накрыл руку боярской дочери и надел ей на палец кольцо.

Отроковица закраснела гуще.

– Как батюшка скажет, его воля.

Но кольцо не сняла, сжала пальцы в кулачок.