Александр Идоленков - Из ада в вечность

Баржа оказалась во власти пламени, а мы в объятиях смертельного страха; немцы разбомбили нефтехранилище, и нефть потоками хлынула вниз по склону к Волге.

Наша посудина медленно, как будто на ощупь, приближалась к берегу. Мы стояли в каком-то оцепенении и ни о чём не думали; жуткая смерть от предстоящего сгорания заживо в этом кипящем аду уже неотступно преследовала наши мысли. То, что нас заметили и могут расстрелять или уничтожить из орудий, миномётов, или накрыть авиацией и бог знает ещё чем, нас уже меньше всего волновало. Вот сгореть заживо – было страшно! Но Бог нас миловал, несмотря на все страхи, баржа вошла в тень берега, а это означало, что наземный обстрел нам не угрожает, а самолёты ввиду нелётной погоды уже не появятся. Мы благополучно пришвартовались к причалу, и, забыв, как всегда, поблагодарить Всевышнего Спасителя нашего, начали с большой радостью и поспешностью сходить на берег. Баржа оказалась металлической, что и спасло нас.

Пристань была широкой, из-за мелководья далеко выступала в воду. Деревянное ограждение по всему периметру были низким и, на мой взгляд, довольно непрочным. А почему так? Война – в случае опасности при большом скоплении народа прочные и высокие перила будут помехой разбежаться людям в разные стороны от опасности. Вот и ответ на мои сомнения. С другой стороны, если хорошо подумать, нужны ли вообще эти препятствия? Любопытство – это моя черта, не знаю уж, положительная или отрицательная. По-моему, человек, не обладающий любознательностью, недалёк в своих познаниях – это сугубо моё личное мнение.

Нам было приказано поторапливаться и быстрее покинуть палубу и дальше отойти от судна, что мы с большим удовольствием и выполнили. Наш первый взвод был на сей раз замыкающим, поэтому покидали её мы последними.

На пристани и под обрывистым берегом на песке рядами лежало бесчисленное количество тяжелораненых; чуть дальше по берегу без сопровождения сидели, медленно бродили, стискивая от боли на груди руки, не меньшее число легкораненых – все они ждали переправы в тыловые госпитали. Война для многих из них так или иначе уже закончилась. Пришедшая с нами с левого берега баржа должна доставить их на противоположную сторону Волги.

Пулемётчики, проходя по живому коридору этих несчастных раненых, видели их страдающие глаза и тела, неумело замотанные и перемотанные бинтами и окровавленным бельевым тряпьём. Они что-то бурчали недовольными голосами то ли из-за того, что мы медленно и нерасторопно покидаем посудину, то ли из-за нашего опоздания к месту сражения, приведшего к столь плачевному для них состоянию. Эту удручающая картина сильно отразилась на нашем пылком героическом настроении.

Отойдя несколько сот метров от пристани, под прикрытием высокого обрыва берега Волги мы сделали привал в ожидании дальнейших указаний от встретивших нас командиров более высокого ранга.

Раненые и здесь ходили поодиночке. Я подошёл к младшему лейтенанту, приблизительно моих лет и такого же положения в армии, и, тихо поздоровавшись, заговорил:

– Жарко, приятель, на передовой? – сочувственно, тихим голосом обратился я к нему.

– Сам увидишь, я только неделю там и был, – ответил грустно он, – так ничего толком и не понял. Немцы прут, как озверелые псы. У них и танки, и самолёты, а мы с голыми руками. Винтовок – и тех на всех не хватает. Я сам из 34-го гвардейского стрелкового полка. Вчера на нас надвинулась такая фашистская армада, только танков, наверно, больше ста штук, а уж пехоты не сосчитать – как саранчи! За день отбили двенадцать атак. В районе оврага Долгий немцы клином врезались в нашу оборону, где я со своим гвардейским взводом стоял насмерть! Мы уничтожили пятнадцать танков и более ста пятидесяти автоматчиков гитлеровцев. Взвод пал на поле боя, но не сдался и не отступил. Меня, раненого, с поля боя вынес ординарец вместе со своим другом в бессознательном состоянии.

Голос его окончательно стих, похоже, он плакал и не мог больше говорить. Я не стал ему больше докучать, потихоньку отошёл к своим. Настроение моё совсем сникло.

Пулемёты, амуницию и личные вещи мы сложили повзводно, оставив охрану, направились к Волге, чтобы умыться, вдоволь напиться и набрать воды в опустевшие фляжки. Берег оказался топким и илистым. Решили отыскать какую-либо возвышенность у воды. Недалеко от меня из воды выглядывал какой-то выступающий над водой продолговатый предмет; солдаты наступали на него, пили и набирали воду, умывались. Когда настала моя очередь, стоя на нём, я почувствовал, что предмет, на который мы наступаем, подозрительно мягкий. Наклонившись, я внимательно присмотрелся – в ночной темноте из грязи отчётливо вырисовывалось тело человека, и я уловил – от него шёл запах разлагающейся плоти. Нам с трудом удалось извлечь мёртвое тело из засосавшей его грязи и ила, в результате чего мы определили по одежде – труп принадлежал советскому воину. Мы отнесли его дальше от берега и уложили на видном месте, в надежде, что днём его кто-то увидит и похоронит с почестями.