Николай Наумов - Вера, Надежда, Любовь, или Московская фантасмагория

Все выходные дни Евгений Августович с Валерой и Николкой проводили в Измайловском парке. После катания на лодках они бродили по аллеям парка или шли в читальню. Читать Коля научился лет с четырех – пяти и там мог часами разглядывать «Огонек», «Вокруг света», «Технику молодежи» и, понятное дело, «Крокодил». А еще он любил рисовать, особенно зимними вечерами и осенью, когда на улице делать было решительно нечего, потому что грязь непролазная. Рисовал все подряд – войнушку, кота Тарзана, Валеру на пруду с удочкой, папу, как он ходит по коридору, дымя сигаретой, маму за глажкой белья, бабушку Софью с тетей Любой, двоюродного брата Сережу с тетей Надей, своих друзей-приятелей и вообще все, что попадется на глаза.

Когда у него накопилось с пол десятка альбомчиков, густо заполненных рисунками, отец принес с работы рулон отличного гознаковского ватмана и показал Коле, как разрезать листы ножом на четыре части. На первое сентября 1955 года, когда Коля пошел во в третий класс их соседка по лестничной площадке студентка медицинского института Нелли Левит подарила Коле роскошное издание «Легенды и мифы древней Греции». Он был в восхищении от греческих героев и богов и с упоением перерисовывал их. Учитель рисования Федор Матвеич, всегда слегка выпивший, как-то сказал Коле: «Вот что, мсье Николя, учить мне вас нечему, так что творите свободно, поскольку сам Господь поцеловал вас». Как-то ранним летним утром Коля вышел в коридор, протирая заспанные глаза и увидел, что соседская дверь распахнута настежь, а посреди комнаты сидит на горшке совершенно голая пышнотелая Людочка, которой в ту пору было уже восемнадцать лет. Коля был так поражен этим зрелищем, что застыл на месте, вытаращив глаза и раскрыв рот от изумления. «Ну мам, что такое!» – капризно вскрикнула Людочка. Мария Павловна в это время ходила взад – вперед по коридору, размахивая утюгом с угольями. «Извините, молодой человек» – с приторно сладкой улыбкой сказала она и закрыла дверь. Умывшись, Коля взялся за карандаш и быстро сделал набросок голой Людочки на горшке. Когда Вера увидела рисунок, она во-первых была поражена сходством, а во – вторых отругала Колю, говоря ему, что двенадцатилетнему мальчику рано обращать внимание на женщин, а тем более рисовать их голыми, что это не красиво и пошло, но она сама почувствовала, что все это получилось у нее как-то мало убедительно, может от того, что рисунок был сделан просто отлично. Не заметно от Коли она спрятала листок в шкаф, чтобы показать мужу. Увидев рисунок, Евгений Августович был в полном восторге и попросил Веру не выбрасывать его, а спрятать куда-нибудь подальше.

На терраске у них стоял громоздкий гардероб еще до революционных времен, где висела старая одежда, ящики были забиты отцовскими папками с чертежами, чуть ли не прошлого века техническими и медицинскими учебниками с прожелтевшими страницами. Для Коли этот шкаф был полон тайн и загадок. Взять хотя бы аэроплан из зеленой гофрированной стали, с трудом помещавшийся в шкафу, который отец в числе прочего «хлама» (по выражению мамы) привез из командировки в Германию еще осенью 1945 года. Или тяжеленный немецкий деревянный ящик с хитрыми замочками и с набором самых разных столярных инструментов. Или немецкая винтовка без затвора. А еще в том шкафу на гвоздике висели пексы дяди Толи Фесенко – особого вида альпинистские ботинки с загнутыми носами. Анатолий Фесенко был участником группы Абалакова, покорившего пик Коммунизма в 1933 году. Ему тогда не повезло: еще на середине маршрута он сорвался со скалы в расщелину, получил тяжелую травму головы и с тех пор повредился в уме. На виске у него остался глубокий шрам. Дядя Толя был богатырского сложения и обращался с двухпудовой гирей как с игрушкой. Он жил с матерью Ольгой Павловной и красавицей женой Нюрой в огромной коммуналке на Садово – Сухаревской. Ольга Павловна, приходилась двоюродной сестрой Софии Платоновне. Еще с до военных лет сложилась традиция, что октябрьские и первомайские праздники все семейство Сахаровых отмечало у тети Оли.

А еще в шкафу на терраске хранилась туба – футляр для чертежей, довольно тяжелый, сделанный из какого-то непонятного металла, матово отливающего радужным блеском. На крышке (ее можно было нащупать по едва заметному шву) было три странных знака на манер скандинавских рун.

Маленького Колю всегда разбирало неуемное любопытство узнать, что там, в этом футляре, но сколько он ни пытался, открыть его не мог. Когда он попросил отца открыть его, тот рассмеялся и сказал, что сам не знает, как это сделать, что вещь эта чужая и он должен ее скоро отдать. После этого разговора Колино любопытство достигло предела. На скоро покончив с уроками, он занимался этой тубой, вертел ее и так и эдак, но крышка упорно не открывалась. В одно время у них гостил Сережа – сын тети Нади. Вдвоем они возились с этой тубой, пытаясь открыть ее, но все бесполезно. Наконец, Николка попросил помочь Валеру.