Павел Гельбак - Сын чекиста

— Скоро.

— Могу я ее подождать?

— Конечно, можете. Я и сама на этой квартире гостья. — Марина бесцеремонно разглядывала обветренное лицо пограничника. — Вы давно знаете Наталью Васильевну?

— Школьные знакомые...

— Что же вы стоите, школьный знакомый? Садитесь.

Владимир сел, положил на стул зеленую фуражку.

— А вы не очень разговорчивы, лейтенант, — заметила Марина. — Вы что, с фронта?

— С фронта. — Владимир поднял глаза и только сейчас увидел висящий прямо перед ним на стене фотопортрет. Вялых помнили в этой комнате!..

Проследив за взглядом Владимира, Марина спросила:

— Вы, наверное, и его знали, раз учились вместе с Наташей?

— Да.

— А это их сын. Не правда ли, похож на отца?

Рывчук заставил себя посмотреть на малыша, прижавшегося к коленям женщины.

В комнату вошла Наталья Васильевна, на ходу расстегивая китель. Увидев гостя, отшатнулась, прижалась к косяку двери:

— Вовка!..

Рывчук встал со стула.

— Ты, Вовка, совсем седым стал!..

— Возможно. — Владимир начал расстегивать карман гимнастерки, пуговица не слушалась, тогда он с силой рванул клапан кармана, достал бережно завернутые в целлофан партийный билет Вялых и фотографию Наташи.

— Он просил передать тебе, — тихо сказал Владимир. — Он очень любил тебя и... ребенка. Теперь его нет. Мы похоронили Володю в лесу, возле штаба партизанской бригады.

Одинокая слеза блеснула на реснице Натальи Васильевны, сорвалась и медленно покатилась по щеке.

— Так уж случилось... Он погиб, а я остался жив. — Владимир взял со стола фуражку. — Я обещал... Если понадобится моя помощь тебе и ребенку, дай знать. Прощай...

Наталья Васильевна слышала, как сбегал по лестнице Владимир Рывчук.

Пригородный лес неожиданно подвергся ожесточенной атаке ветра. Он взъерошил листву на величавых дубах, сбил набекрень папахи кленов, заставил сгибаться не только стройные березки, но и мачтовые сосны. В черном небе вспыхнули молнии, загрохотал гром.

— «Люблю грозу в начале мая», — продекламировал Владимир.

— Бежим, сынок! — крикнула Екатерина Сергеевна и легко побежала в сторону видневшихся вдали огней большого завода.

Крупные капли дождя, пробившись сквозь густую листву, обжигали лицо. Хлынул ливень.

— Сюда, сынок! Быстрее! — Переводя дыхание, Екатерина Сергеевна прижалась к шершавой коре дуба.

Звонким, молодым голосом, словно бросая вызов непогоде, мать запела: «По военной дороге шел в борьбе и тревоге боевой восемнадцатый год...» Песню она оборвала так же внезапно, как начала. Спросила, прижав руку к груди сына:

— Скажи, ты счастлив?

— Я счастлив, что увидел тебя, мама... Познакомился с твоими друзьями.

— В восемнадцатом году, в такую же ненастную ночь, мы с Арсеном стояли под дубом в Нерубаевском лесу. Мы ждали твоего рождения. В огне и боях клокотала Украина, а Арсен грезил о каких-то светлых городах и предсказывал, что ты их будешь воздвигать и станешь очень счастливым!

— Немного счастья отмерила жизнь моим сверстникам! — вздохнул Владимир. — Сколько их, рожденных в боях одной войны, приняли смерть на полях другого сражения...

— И все-таки, несмотря ни на что, вы поколение счастливых!

В эту радостную для матери и сына ночь было переговорено обо всем. То и дело слышалось: «А помнишь, мама?», «А знаешь, Вовка?»

Стало светать.

Сын поцеловал мать в мокрую от дождя щеку.

— Ты у меня самая лучшая мать на земле! Такая молодая! Такая красивая!

Екатерина Сергеевна довольно хохочет.

— Комплимент от сына особенно приятно услышать. Хотя ты и сболтнул насчет молодости и красоты. Но я счастливая мать! Мне повезло. Не во всех семьях бывает, когда родители и дети несут в сердце одну веру, исповедуют одни убеждения, вместе идут в бой, одержимы одной великой идеей. Смешно! Но сегодня мне вдруг показалось, что это не ты, а Арсен со мной. Что не с тобой, а с твоим молодым отцом я сегодня свиделась...

Дома, за чаем, Ванда Станиславовна и Екатерина Сергеевна говорили о каких-то хозяйственных делах. Потом мать звонила на завод, кого-то отчитывала за нерадивость. А Владимир все никак не мог отделаться от очарования лесной прогулки. Ему казалось, что он по-новому увидел мать. Какой знал ее в далеком восемнадцатом году отец — молодой, сильный, счастливый.

Когда утром Владимир проснулся, ни матери, ни мачехи дома уже не было.

На столе лежала записка. «До свидания, сынок. Ты славно спал, и мы тебя не будили. Завтрак на столе, обедать приходи на завод».