Павел Гельбак: Сын чекиста

Странный феномен. Чем дальше уходят от нас в прошлое некоторые события нашей жизни, тем ближе они нашему сердцу. И люди — тоже. Память человеческая — подлинный возмутитель спокойствия: вспашет, взборонит, взметет тебе душу, и воскреснут давно канувшие в былое страницы. Встанут перед глазами лица людей, с которыми свела нас судьба в самые трудные минуты бытия, зазвучат их голоса. И захочется записать все — даже с первого взгляда незначительную беседу, дружеский совет, как будто бы незаметную услугу. Все это в какой-то мере важно и весомо для нас.

Вот и сейчас — перелистываю рукопись моего старинного друга Павла Гельбака и вдруг вспоминаю...

...Ранняя осень первого года войны. Отступление, отступление... По пятам наседают фашистские танки, висят над головой стервятники с черными крестами. Литва полностью оккупирована врагом — там льется кровь мирных жителей, кровь наших близких... А моторизованные дивизии Гитлера рвутся все дальше в глубь страны. К Москве. К Ленинграду...

Это было в Москве. В комнате собралось немалое число комсомольцев. Русских, украинцев, белорусов. И несколько литовцев. Сидел я, помнится, понурым и грустным: все не шел из головы роковой день — 22 июня. Ночью в каунасской типографии я как редактор подписал полосы молодежной газеты и вернулся домой. А на заре — первые бомбы. Старушка мать пугливым взглядом проводила меня за порог и спросила: «Когда вернешься?» — «К обеду», — отозвался я и помахал рукой.

Так мы и расстались...

— Познакомься, — пробудил меня от раздумий голос близкого друга. — Это Павел Гельбак, секретарь Горьковского обкома комсомола. Журналист, молодой писатель. Будет у вас о чем поговорить!

Мы пожали друг другу руки. Началась сердечная, задушевная беседа. Мой собеседник был стройным, высоким, с интеллигентным, немного аскетическим лицом. Мне, комсомольцу-подпольщику, нравились такие молодежные вожаки — скромные, развитые, хорошо подготовленные к своей работе.

Павел понял мое настроение.

— Не унывай! — сказал он. — Все будет хорошо. Не взять фашистам Москвы! Дорогу им преградят наши воины, наша молодежь. А скоро придет и ваш черед. Слышал я — в Горьковской области, где я работаю, будет организовано литовское соединение Красной Армии. Наши ребята тоже вам помогут в меру своих сил. И пойдете вы воевать. За Литву. За Советскую страну. И одержите победу — вместе со всей Красной Армией. И мы еще с тобой встретимся в освобожденном Вильнюсе!

В освобожденном Вильнюсе? Трудно было тогда поверить в близость такого свидания...

В тот вечер мы долго толковали с Павлом о журналистике, о фронте. Читали друг другу стихи. Пели боевые песни. Расстались поздно. Я думал — навсегда.

...Хваленая гитлеровская военная машина откатилась от Москвы, как от крепчайшей гранитной скалы. Под Горьким на Волге действительно сформировалась литовская дивизия и пошла в бой. Шла через Тулу, через только что освобожденное родное гнездо великого писателя земли русской Льва Толстого — Ясную Поляну. Сражалась на Орловщине. Вместе с легендарными богатырями всех народов страны выстояла в смертном бою на Орловско-Курской дуге. Приехал я в дивизию, к своим отважным землякам. И шел бок о бок с ними по омытым кровью полям. На запад. Вслед за отступающим, но яростно огрызающимся врагом. Во фронтовом огне, под гром советской артиллерии, казавшийся мне лучшей музыкой, позабыл я про все на свете — даже про те слова друга, Павла Гельбака, в тот далекий осенний вечер. Только исписывал свой журналистский блокнот — строчил фронтовые репортажи и очерки. Хотел запечатлеть все, что увидели мои глаза, запечатлело мое сердце. С фронта я привез немало стихотворений, которые и послужили основой для небольшого моего первого поэтического сборника.

Самые тяжелые годы оставались позади. Всходило солнце Победы. И вот я уже в Вильнюсе. В освобожденном Вильнюсе! И над исторической горой Гедиминаса развевается победное знамя. Но кругом зияют руины. Следы гитлеровского варварства и вандализма.

Шел я раз на работу мимо этих развалин — и вдруг оклик:

— Привет!

Я остановился как вкопанный.

— Павел? А ты откуда? Каким ветром тебя занесло?

— Говорил я тебе — встретимся в освобожденном Вильнюсе. Вот и встретились. Кстати, нет ли у тебя боевого стихотвореньица? О победе. О восстановлении Вильнюса.

— Да на что тебе стихи?

— Как бы тебе сказать... Организую республиканскую газету на русском языке. А для первого номера обязательно нужно такое стихотворение.