Шерман Гадэс - Dрево

Он собирался продолжить, но я, слишком взволнованный их речью, неосторожно шевельнулся, и со стены посыпалась штукатурка. Троица приятелей обернулась. Они хранили молчание, дожидаясь, пока я спущусь вниз на траву и подойду к ним.

– У-у-у, – мотнул головой мальчишка и чуть слышно добавил: – Карл, на сие хрупкое тело в пору надеть платье.

Едва коснувшись подошвами земли и еще находясь спиной к мужчинам, я догадался, что говоривший присел в реверансе, отвратительно изображая меня. Резко обернувшись, я взглянул на него, и юноша мгновенно выпрямился. В чуть дрожащем свете луны, близкой к полноте, были различимы его почти детские кудри.

– Это можно устроить… – мрачно пробормотал остроносый, теряя звуки в густых усах и не рассчитывая, что я прекрасно понимаю его.

Он намекал на мою скорую кончину и последующее глумление над бездыханным трупом.

– И мы повяжем ему в волосы ленточки, – усмехнувшись после паузы, добавил приятель Карла.

Злоба, от которой я в общем-то всегда был далек, сдавила мою грудь. Что они позволяют себе?! Как смеют?! Даже над теми членами общества, кто предпочитал компании женщин – себе подобных, кто тайком встречался с молодыми людьми, и то не разрешалось так глумиться! Общество оставалось лояльно настроенным к разного рода событиям, и оскорбления на пустом месте не вписывались ни в какой этикет, ни в какие рамки или правила. Я буквально рассвирепел. Так отзываться обо мне только из-за худобы, из-за болезненного вида?.. Или, может быть, причина кроется в том, что Радиш прибыл из бедных, мало знакомых венцам районов Европы, которые несмотря на все свои замки, крестьян, леса и горы кажутся им пустой малопривлекательной безделушкой, способной занимать разве что дикаря? И вопреки моему костюму, особняку, манерам и образованию подозревают во мне неграмотного бедняка? Да, бедняка! – едва не вырвалось из моих уст. Я чудом удержался. Лицо перекосили страдание и мука, меня жгуче снедала боль. Конечно, Валахия – всего лишь разменная монета в спорах великих держав. Никому нет дела до чужих унижений. Они ненавидят меня за то, что я другой. За то, что вижу все иначе – не так, как остальные.

– Прежде чем начать, хочу спросить, не возможно ли примирение между вами? – обратился к нам с соперником остроносый.

Я молчал. Все эмоции застряли в горле. Высокий мужчина тоже не проронил ни слова. Не знаю, кем именно приходилась ему Элоиза, но, наверное, я допустил позавчера нечто ужасное. Простить он меня, конечно, никак не мог.

– Вы пришли один, сударь?.. Нам нельзя более задерживаться. В любом случае, положитесь на нашу честность. Драться будете лишь вы, мы не вступим в схватку, – произнося это, секундант открыл шкатулку с темной бархатной обивкой.

Я увидел лезвия.

– Тут два одинаковых кинжала. Выбирайте.

Он уточнил что-то о ранениях, о принципах, только я уже ничего не слышал. Пальцы прочно сжали рукоятку. В нетерпении высоченный Карл отошел к краю лужайки и обернулся: я был готов.

Насмехаясь над моей неуклюжестью, он наступал на меня, ничего не предпринимая. Я выставил руку вперед и шарахался от него, двигаясь по кругу. Так мы и ходили туда-сюда: он надвигался будто гора, осуществляя редкие издевательские выпады, припугивая меня одним своим видом и грозно усмехаясь, а я пятился назад, сохраняя дистанцию, и пытался уловить момент, чтобы нанести ему удар. Если бы Карл захотел, то в миг полоснул бы мне по горлу, достав своей длиннющей рукой. Но он тянул удовольствие, мрачно потешаясь, прежде чем раздавить меня, как беспомощное, хрупкое насекомое.

Дымка рассеялась в порыве ветра, луна ярко озарила поляну. Во время исполнения очередного нахального пируэта, жестом разрезая прохладный воздух, верзила неожиданно поскользнулся на траве и потерял равновесие. Впрочем, я отпрянул далеко, не собираясь пользоваться счастливой возможностью: сердце стучало в ушах, ноги подкашивались. Я очень боялся. И очень злился… На свою трусость. Никогда прежде Радиш не чувствовал себя настолько жалким.

Карл смог удержаться благодаря выставленным вперед рукам и тут же принял исходную позицию – он не упал, а только качнулся массивным, тренированным телом. Его кинжал на секунду сверкнул лезвием у самой земли и случайно порезал мужчине пальцы.

– Черт! – выругался соперник, поднося руку ко рту, и резко направился в мою сторону огромными шагами: затянувшаяся игра подходила к концу.

Запах свежей горячей крови парализовал меня. Секунданты начали что-то подсказывать, но Карл отмахнулся. Еще несколько секунд – и моя жизнь неминуемо оборвалась бы на окраине Вены. Но дальше… В последний критический момент произошло нечто, совершенно безумное. Я ударил мужчину лезвием быстрее, чем тот мог сообразить, что же случилось. Алая жидкость пульсирующим потоком хлынула на белую подлунную траву, и я жадно поглощал еще не остывшую влагу, при виде которой запросто потерял бы сознание, даже не понимая, что делаю. Противник в ужасе ухватился за мой сюртук: я слышал, как трещали швы на подкладке, словно древние ветви, не выдержавшие порывов безумного урагана, – все же он отличался силой и громоздкостью, вот только отшвырнуть меня так и не сумел. Я наливался мощью, будто орошенный цветок в лучах весеннего солнца. Какое глупое сравнение! Хотя мою сумасшедшую голову вряд ли могла посетить более подходящая мысль. Огромный Карл отчаянно уперся в плечо графа Радиша, но его рука почти сразу же безвольно повисла. Я вонзился в широкую шею, откусил ему ухо и швырнул тело на землю, когда нужный мне объем крови иссяк. Вокруг с бешеной скоростью разливалась звенящая симфония ночного кошмара.