Вера Гривина: Бес меченый

Смущенный Савва принялся жевать капусту и, поперхнувшись, закашлялся. Фекла тут же поднесла ему ковш с квасом. Юноша сделал несколько глотков и пробормотал:

– Спасибо, хозяюшка! Я пойду, посплю часок-другой.

– Ступай, милый, ступай – поспешно согласился хозяин, видимо уже опомнившийся от своей доброты.

Савва отправился в отведенную ему под опочивальню горенку, лег на лавку, но уснуть никак не мог. Стоило ему закрыть глаза, как он видел будто воочию Феклу. Юноша тряс головой, пытаясь избавиться от бесовского наваждения, однако это не помогало. В конце концов Савва поднялся, оделся и ушел на торжище, где пробыл в лавке до самой вечерни. Он все выведал о здешних ценах и запросах, пересчитал товар, поразмыслил над будущими барышами и решил, что сумеет получить выгоду. За делами у Саввы не было времени вспомнить о Фекле, и он понемногу успокоился, но вечером наваждение вернулось.

Ночью юноша долго стоял на коленях перед образом Спасителя, моля Господа о своем избавлении от нечистых помыслов, но, чем истовее он просил спасения для души, тем сладостнее болело желающее впасть в грех тело.

– Погиб я! Погиб! – в отчаянье шептал юный грешник.

Всю Страстную пятницу Савва не находил себе места и успокоился лишь в храме, где долго вымаливал у Бога помощи в противостоянии искушению. Когда в Страстную субботу юноша направлялся вместе с Баженом и Феклой на всенощную службу, он уже чувствовал себя совершенно умиротворенным.

Вернувшись домой, хозяева и гость сели разговляться. В миске дымилась каша с бараниной, на одном блюде лежали три куска кулича, на другом – крашенные яйца, на третьем – блины, а посреди стола стоял деревянный жбан с медовухой. Как только прочитали молитву, проголодавшийся Савва набросился на еду, но, поймав на себе злобный взгляд хозяина, поперхнулся.

– Кушай, Саввушка! Не стесняйся, сынок, – промолвил приторно сладко Бажен.

Притом в глазах его ясно читалось:

«Что же ты так жрешь, щенок? Не напасешься на тебя! Гляди, не лопни!»

Савва сглотнул немного крошек от пирога, запил их квасом и, вздохнув, сказал:

– Спасибо за угощение, хозяева. Устал я, пойду почивать.

На лице старика мелькнула удовлетворенная улыбка.

– Может, винца выпьешь, сынок? – спросил он заботливо и предостерегающе кашлянул.

– Не привык я к вину… Никогда не пил его прежде… – пробормотал Савва и покраснел.

Бажен обрадовался:

– Ну, и добро! К худому и привыкать не надобно. Ступай спать, сынок. Спокойной тебе ночи!

«Этак, я в гостях с голодухи опухну», – подумал юноша, прислушиваясь к недовольному урчанию у себя в животе.

Он ушел в отведенную ему горенку, разделся, лег, и тут же в его голове начали носиться роем мысли о Фекле, торговле, отце…

Юноша уже почти забылся сном, когда скрипнула дверь. От неожиданности Савва испуганно подскочил и увидел, как из ночной тьмы на него надвигается что-то ужасное и вместе с тем невообразимо манящее.

– Не могу долее терпеть! – прошептал колдовской женский голос. – Любый ты мой!

Теперь Савва ясно различил в темноте женщину в белой рубахе и с распущенными волосами.

«Фекла!» – догадался он и ощутил панический страх.

«Нет! Не она ко мне явилась, а сам лукавый в женском обличии замыслил совратить раба Божьего в Великий день. Чур меня! Чур меня!»

– Сгинь! Сгинь, бесовское отродье! – прохрипел Савва и осенил себя знамением.

Болезненно вскрикнув, женщина выбежала вон. Обмерший юноша услышал из сеней рыдания, а затем наступила тишина.

Савва так и не смог уснуть. Утром он себя чувствовал совершенно разбитым: голова казалась пудовой, лицо горело, руки тряслись, ноги дрожали. Но хуже всего было душевное смятение, от которого не спасали даже молитвы.

Спустившись на утреннюю трапезу в горницу, Савва к своему мзумлению увидел пустой стол и сидящего на лавке печального Бажена.

– Беда у меня случилась, сынок, – пожаловался старик. – Жена вдруг занедужила.

Новость застала Савву врасплох.

– Что случилось с твоей женой? – взволнованно спросил он.

Хозяин досадливо махнул рукой.

– Бог ее ведает! Лежит белее полотна – то хохочет, как бесноватая, то рыдать начинает в три ручья.

В горницу вошла жена Косорота – толстая, неопрятная баба.

– На стол подавать али нет?

– Да, мне и кусок в глотку не полезет, – сердито отозвался Бажен.

«А мне так очень доже полезет», – с тоской подумал Савва.

Душевные муки нисколько не повлияли на его аппетит. Молодой организм требовал пищи телесной, однако хозяина мало заботило то, что гость останется голодным.