Дэвид Лоудз - Генрих VIII и его королевы

Итак, Генрих выиграл, но это была не очень надежная победа. Его оппоненты разделились и чувствовали себя неуверенно, избрав чисто негативную тактику, имеющую целью принудить короля изменить свою позицию. Екатерина являлась поводом, но отнюдь не лидером, и не существовало аристократа или группы аристократов, которые имели достаточный политический авторитет, чтобы взять на себя эту роль. Традиционные обвинения в адрес якобы злоумышленного совета не имели никакого веса, поскольку политика вполне очевидно проводилась самим королем, и последней надеждой было опровержение церковных бенефиций Генриха, чего никто не осознавал. Гражданские войны предшествующего столетия приобрели особую значимость в мифологии Тюдоров, и в любом случае не заключали в себе мирной альтернативы. С другой стороны, если бы появился вызывающий доверие лидер, который был бы достаточно искусен, чтобы приобрести моральный вес и убедить парламент отказать в дальнейшей поддержке, тогда король оказался бы в столь трудном положении, что его можно было бы заставить отступить. Поэтому продолжались обвинения, был отправлен в отставку Томас Мор, и возобновилось давление на саму королеву. Аннулирование брака Екатерины формально низводило ее до ранга вдовствующей принцессы Уэльской, и так был обозначен ее титул. Она, естественно, отказалась принять подобный статус и изгоняла каждого, кто имел неосторожность этот титул использовать. В июле делегация пэров, возглавляемая ее собственным управляющим лордом Маунтджоем, посетила Эмптхилл и просила ее, в силу ее вассальной преданности, принять решение короля. Она отказалась, заявив, что ее совесть выше всех земных обязанностей [86] Cal. Sp., IV, ii, 510. Mattingly, Catherine, 258. . Советники грозили ей преследованием за государственную измену, но Генрих не хотел идти на крайние меры. Разумно не поддавшись на провокации в связи с ее непримиримостью, он ограничил владения уровнем, приличествующим вдовствующей принцессе, и определил в качестве ее резиденции бывший дворец епископов Линкольнов в Бакдене в Хантингдоншире. Шапуис, как и ожидалось, был разгневан и говорил о Бакдене как о покосившейся лачуге в болотах. В действительности это был расположенный в отдалении, но удобный и просторный дом, находившийся в отличном состоянии. Жизнь здесь была чем-то средним между ссылкой и домашним арестом. Екатерине не дозволялось уезжать без разрешения короля, и агенты Кромвеля внимательно следили за ее домом, но она вовсе не была лишена соответствующего штата. С ней находились восемь или десять дам, избранных ею самою, еще несколько человек из испанской свиты, включая капелланов и врачей, со скромными помещениями и личной прислугой. Все это обходилось Генриху примерно в 3000 фунтов в год [87] Перечень трат Екатерины с 19 декабря 1533 года по 30 сентября 1534 года, после повторного сокращения ее содержания, составляли приход в 3000 фунтов и расход в 2950 фунтов. Letters and Papers, VII, 1208. . Когда позже Шапуис описывал, как королева и ее дамы готовили себе пищу на печке в своих личных покоях, он, несомненно, описал то, что действительно видел, но причиной этого был все возрастающий параноидальный страх Екатерины перед ядом, а не карательные санкции мстительного монарха, как он пытался убедить.

Кроме Екатерины и ее дочери Марии, которая разделяла ее принципиальную непокорность, оставалось весьма немного тех, кто готов был отказать в королевских почестях должным образом коронованной и помазанной королеве. Один французский наблюдатель позже писал: «… англичане стремились бесконечно чествовать свою королеву. Не потому, я думаю, что они этого хотели, но чтобы угодить своему королю…» [88] Ascoli, l’Opinion, lines 111–127. . Поэтому у Анны, вероятно, было мало иллюзий насчет своей истинной популярности. Однако это фактически не имело значения. Пока она будет пользоваться благосклонностью короля, подданные будут почтительно ожидать у ее дверей, а враги-аристократы прижмут языки, как это было во времена столь же непопулярного Томаса Уолси. Даже обвинениями в государственной измене не всегда удавалось сломить народных агитаторов или сплетников в пивных, но их можно было предоставить всегда стоящему на страже министру короля. Однако судьба Уолси была и известным предупреждением о том, что может произойти, если Генрих разочаруется и голоса критиков достигнут его ушей.

Безопасность Анны летом 1533 года была, наконец, обеспечена королем из-за ребенка, которого она носила, и из-за всех будущих детей, которых она могла зачать. Генрих совершал обычный объезд ближайших графств, несмотря на ее положение, и двор с напряжением ждал события, которое должно было произойти в сентябре. Анна прибыла в Гринвич, чтобы, согласно обычаю, побыть в затворничестве, 26 августа, учитывая, что роды ожидались к концу следующего месяца. Однако 7 сентября она разрешилась от бремени дочерью. То ли ребенок родился несколько раньше срока, то ли королевская чета намеренно отложила срок родов, чтобы скрыть время зачатия, — неизвестно. Самым главным было то, что этот ребенок оказался девочкой вместо столь страстно желаемого сына. Торжества были негромкими, и Шапуис не мог удержаться от смешков. Однако это не напоминало то разочарование, которое вызвал последний выкидыш Екатерины в 1518 году. Более того, ребенок был здоров и прекрасно сложен, так что вряд ли можно было сделать вывод, что Бог осудил второй брак короля, даже если его благословение не сразу исполнилось до конца. Разочарование не нарушило отношений Генриха с его новой женой, и крестины, состоявшиеся в церкви францисканского братства 10 сентября, были проведены с такой же политической дальновидностью, как и коронация [89] Ives, Anne Boleyn, 230–231. . Само это братство было центром очень активного и открытого противодействия разводу и подверглось в связи с этим чистке. Многих из друзей Екатерины вынудили также участвовать в службе, чего они с радостью бы избегли, но не осмелились. Маркиз Экстер нес свечку, маркиза была крестной матерью, а камердинер Марии, лорд Хессей, помогал держать полог. В ходе этой церемонии, которую возглавляли Болейны и Ховарды, а Томас Крэнмер был в роли крестного отца, они были полностью скомпрометированы. Если кто-нибудь надеялся, что рождение Елизаветы ослабит власть Болейнов, то они были быстро и жестоко разочарованы. Только со временем обнаружилось, что вопрос о наследнике продолжает держать Анну в ожидании контратаки, а ее будущее — в неопределенности. Но в это время ее колесница продолжала катиться вперед. У нее уже был независимый доход в сумме 1000 фунтов в год, который давали земли в Пемброке, а также некоторые другие более мелкие владения, и в начале 1534 года парламент передал ей королевскую долю, которая прежде принадлежала Екатерине. Учитывая еще пару королевских даров, все это увеличило ее доход до 5000 фунтов в год, больше, чем у графа Шрусбери, который был признан богатейшим из пэров Генриха [90] 8Letters and Papers, IX, 477 (PRO SC6 Henry VIII6680). Неполное состояние 5-го графа Шрусбери в 1538–1539 гг. давало земельный доход в 1, 735 фунтов, что предполагает общий доход около 3 500 фунтов; PRO С54412. В 1560 году граф законно имел 4000 фунтов в год. . Екатерина, пребывавшая в своей ссылке в Бакдене, могла бояться наступления зимы и негодовать по поводу уменьшения собственного состояния, но она продолжала одерживать маленькие победы. Когда король весьма неумно попросил принадлежавшую ей крестильную рубашку для своей новой дочери, она прогнала его послов. Если у Кромвеля было какое-то намерение запугать ее опасными пророчествами Елизаветы Бартон, то он потерпел полное поражение, а в декабре она успешно выстояла при попытке герцога Саффолка перевезти ее в Сомерсхэм в Кембриджшире по приказу короля. Ее уменьшившаяся свита постоянно отказывалась обращаться к ней иначе как к королеве, и хотя некоторые из этих людей были арестованы и заключены в тюрьму, не было сделано попыток распустить эту свиту [91] Mattingly, Catherine, 258–261. . В определенном смысле Екатерина становилась помехой, и не имело смысла возбуждать дальнейшее сочувствие к ее бедственному положению, когда ее можно было попросту не замечать.