Леонид Александров - Косотур-гора

Во дворе перед задними воротами слева – конюшня, стайка для коров и телят, отдельно для овец. К стене овчарни примыкает пристройка, где стоит верстак, и там же – погреб со льдом. С правой стороны отведено место для саней, кошевки, для телег и качалок. Там же на стене, на кольях, висят хомуты и сбруя. Все надворные постройки покоятся на высоких столбах, потолок выложен жердями, остропилен и покрыт тесовой крышей с широким проемом-окном, куда складывается сено. Ближе к сеням – амбар.

С косогора, через улицу, через крыши домов напротив, глядит дремучий бор. Если открыть задние ворота, выходящие на огород, то за грядками с овощами и капустой, за курной баней, за клочком покоса виден Миасс с обрывистым берегом. За ольховой иремой по ту сторону Миасс-реки открывается взору синяя стена Ильмень-горы, покрытая лесом. Сосны, осины и березы вперемежку с липами карабкаются по склонам все дальше и все выше. Деревья подобны людскому потоку в жизни: чахлый и несмелый – догнивает в болоте, а кто посильнее да понастырнее – достигает вершин. И высится над каменным карнизом такой богатырь, уцепившись жилистыми корнями за замшелую скалу, скрипит и гнется под напором ветра и невзгод, но стоит, рассыпая семя.

Давным-давно, во времена царя Алексея Михайловича, антихрист Никон развратил православную церковь 3 3 Имеется ввиду церковная реформа патриарха Никона в 1654 году. , и в священные книги были внесены были еретические уставы 4 4 Устав – церковный порядок, правила службы. .

Много бед по Руси пошло. Хлынули большие толпы крестьян, ярых ревнителей и сторонников благочестия, из центральной России на Волгу, в Уральские горы и Сибирские леса. Одни сами бежали, спасаясь от беспощадных никониан, лютых бояр да царских чиновников-псов. Других силой везли лес рубить, руду копать, уголь жечь, смолу и деготь гнать, в заводах робить.

В Петровские времена заводы и рудники на Урале росли как грибы после дождя, а в «золотой» век Екатерины и подавно. Для охраны заводов строились казачьи поселения – станицы. Казачество – опора царя и отечества – наделялось, за охранную службу, землею, пастбищами и неслыханными льготами.

А тут вдруг тульский первой гильдии купец Иван Перфильев Мосолов с племянником своим Василием начали строить Косотурский завод. Пригнал он с собой крестьян из Тулы, Твери, Москвы и Рязани. В середине августа 1761 года задымили домна и горновые печи, потекли в карман купцу барыши за дармовое уральское железо, и выросла нужда в древесном угле, углежогах, рудознатцах.

Когда продали Мосоловы завод земляку Лугинину, более энергичному и молодому, топот копыт и ржание сытых казачьих лошадей огласили окрестные леса и горы. Верные заводчику люди отыскивали в окру́ге башкирские деревни и русские поселения.

Из Чебаркульской крепости (которая в те времена была административным центром Исетской провинции), казаки обычно ездили в Косотурск через Миасский завод, через Сыростан, но на сей раз они шли напрямую. Неожиданно наткнулись на озеро.

Очарованные голубой жемчужиной, окаймленной изумрудной каймой леса, стояли они на высоком обрыве со скалистой подошвой, забыв о свое задаче.

– Гада! – тронул урядник поводья и перед казаками показалось жилье. На улочке вдоль Крутиков вряд стояло около десятка изб. Встретили бабу с коромыслом и ведрами.

– Как озеро прозывается? – спросил урядник, разглядывая темный платок на голове женщины.

– Тургояк.

– А село как?

– Тургояк.

Через дома и огороды на лысой сопке урядник разглядел белую часовню. Перекрестился. Казаки последовали его примеру, попросили напиться. Начальник выдернул из сумы дощечку, что-то записал карандашом. Ускакали.

А через неделю через село шли конные. Много! На разномастных лошадях, с ружьями и пиками, русские и башкиры. Кричали: «Айда за царя Петра!», «Царица – шайтан!» Ночью можно было видеть много костров, за озером у большой горы. Потом пошли слухи: «Косотурский завод Пугач сжег дотла!»

Пожалуй, больше года в Тургояк посторонние не появлялись, и в селе жизнь шла своим чередом. Но вдруг перед самым Покровом, словно плотину прорвало. Кто пешком, с котомкой за плечами, кто с детишками на телеге, запряженной полудохлой клячей, тащились через село. Ехали и шли искать лучшей доли, не сказывая куда, христорадничали, просили ночлега.

Волна миграции – как добровольной, так и принудительной – в те далекие годы делилась на два рукава, две ветви: северную и южную. Северная шла через Кунгур и заселяла Средний Урал, состояла из жителей Твери, Рязани, Нижнего Новгорода. Эта ветвь шла по старому руслу колонизаций, образованному еще в петровские времена. Южная ветвь несла людской поток в основном через Оренбург или Уфу, вела жителей Тамбовщины, Поволжья, состояла из казачества и обнищавшего крестьянства. Затем обе ветви сомкнулись примерно по линии озер Иртыш, Касли, Увильды, Ильменских гор, Кундравы, и перемешались: шло заселение Южного Урала. Селились беспорядочно, кому где приглянется. К растущим заводам власти начали приписывать окрестные села и деревни, даже переселять людей из центральных губерний России.