Чабуа Амирэджиби - Дата Туташхиа

— Но изловил этого насильника ты. Ты и привел его в пацху к Тордуа. И оружие было твое. Не сделай ты этого, на нашей грешной земле одним убийством было бы меньше. И на четырех сирот меньше было бы у бога. Да и бедняга Тордуа сидел бы в своем доме, растил бы своих четверых, а не маялся бы на каторге. Ну и что? Разделался ты со злом? Ты же простой смертный! Кто позволил тебе жить так, как ты взялся жить? «Не мир пришел я принести вам, но меч», — это лишь мессиям положено…

— От Матфея, десять, тридцать четыре, — сообщила я.

— …Только мессиям, — продолжала Евфимия. — Да и им лишь тогда, когда пора и надобность созрела, а не когда им заблагорассудится.

И снова взметнулась рука Евфимии.

— «Отдавайте кесарево кесарю, а богу богово». От Луки, двадцать, двадцать пять, — пробормотала я себе под нос, и вслух — «А ходящий во тьме не знает, куда идет». От Иоанна, двенадцать, тридцать пять.

Мать Евфимия услышала и то, и другое, но не сказала ни слова. Тут я поняла, а потом и вовсе убедилась, что с течением времени моя наставница сама вовлеклась в мою игру с Евангелием. Я поняла это, когда однажды, велев привести изречение, подтверждающее ее мысль, она тут же попросила меня произнести другое, по смыслу противоположное. Я ответила, не помедлив и минуты, а она надолго ушла в свои мысли. «Это у тебя сатанинское», — сказала она мне тогда.

— Велики грехи твои, Дата, — продолжала свое мать Евфимия, — велики, и несть им числа. Хочу понять, с какой стороны подкрался к тебе сатана, какой тропой шел, через какую щель пролез в твою душу. И как сумел изгнать из тебя благодать… Скажи мне, зачем ты все это делаешь?

— Разве непонятно? — Дата Туташхиа обвел глазами всех, кто сидел в комнате.

— Совсем непонятно! — ответила мать Евфимия.

— И вам непонятно, отец? — спросил Дата Магали.

Отец хотел было промолчать, но, увидев, что молчание затягивается, проговорил негромко:

— Я-то знаю, да только…

— Что знаешь? — повернулась к нему настоятельница.

— Почему он это делает…

— Почему?

— Не в силах не делать, вот почему!

— Совсем ни к чему эти твои слова! Не в силах по-другому делать — это еще не причина. Но я спрашиваю о цели… Впрочем… я бы хотела знать, почему он по-другому не может.

— А почему, скажи мне, церковь проповедует: «Не убий! Не укради! Не лжесвидетельствуй! Не прелюбы сотвори! Почитай отца твоего и мать», — спросил Магали Зарандиа, а я: «От Марка, десять, девятнадцать».

— Твердости нравов ради, возвеличения любви ради, ради искоренения зла в человеке…

— А зачем это нужно? — спросил Дата Туташхиа.

— Кто зол — тот народу своему враг, он изничтожает и растлевает свой народ. А добрый — это сила, которая народ объединяет и споспешествует его величию, он — защитник народа. От злого не жди любви ни к народу, ни к родной земле. Сердце его алчно, а дух себялюбив. Тот же, кто высок духом, долгом своим почитает действовать на благо отчизны, народа и ближнего своего, а придет час, он и жизнь свою принесет на этот алтарь. Вот зачем нужны заветы нашей церкви! — Настоятельница говорила очень горячо.

— Выходит, преданность отчизне и самоотречение — удел одних лишь благородных людей, — сказал Магали Зарандиа. — Но ведь в сражении гибнут и дурные люди?

— Их гонят — они и гибнут. Один суда боится, другой — пули в спину. — Евфимия подняла руку. Я не успела вдуматься ни в вопрос Магали, ни в ответ настоятельницы, и сказала первое, что пришло в голову:

— «Ибо много званых, но мало избранных». От Луки, четырнадцать, двадцать четыре.

— Строго судите, матушка! И тот сын своей земли, кого позвала она исполнить свой долг, и он пошел, и погиб за нее. Вот так-то бы лучше сказать! — возразил Магали Зарандиа.

— Народ и отечество… А как ты, мать, нас учила? — повернулся к Тамар Зарандиа.

— Прежде чем сделать что-нибудь или сказать, подумай сначала, будет ли дело твое или слово полезно народу, отчизне, ближнему твоему. — Тамар говорила медленно, будто для себя. — Так учила я вас, дети мои. И отец наш учил вас этому. И все отцы и деды нашего рода учили так своих детей.

— Вот вам и причина, и цель, — закончил Магали Зарандиа мысль жены.

— Ни причины другой, ни цели в жизни у меня не было, — сказал Дата Туташхиа. — Одними проповедями ничего не сделаешь. Сами видите — испоганился народ. Сила нужна. Страх рождает любовь. Страх! В борьбе со злом одним добром не обойдешься…

— «Лучше нам, чтоб один человек умер за людей, нежели чтоб весь народ погиб». От Иоанна, одиннадцать, пятьдесят.