Сергей Бетев - Афонин крест

Так утром и увидел их Нагуман Садыков. С одного взгляда понял все, тихонько вышел из конюшни, зашел к начальнику путейского хозяйства:

— Тама на конюшне Степан ревет. Челка издох… Хоронить нада.

С того дня, когда Альфия хотела наложить на себя руки, забеспокоился Афоня. Он наведался и в другие дома. Каждый раз возвращался невеселый. Во многих семьях ребятишки слабели. Да и по себе Афоня чувствовал, что слабеет. Поэтому не мешкая свез на базар все, что накопил с лета. Вместо муки купил немолотого зерна и картошки. На другой же день, прихватив котелок овсяной каши, пришел к Садыковым.

Альфия сидела с девочкой, которая ревела у нее на руках, отталкивая ручонками пустую грудь. И Афоня, рассчитывавший покормить только малышню, пригласил к столу и Альфию. На восемь ртов двухлитровый котелок — не велика еда. Но после того, как он опустел, повеселели ребятишки, исчезло выражение муки с лица Альфии.

— Картошка-то есть еще? — спросил хозяйку.

— Нету, — с коротким вздохом отозвалась та.

— Мало накопали?

— Совсем мало.

— А что так?

— Новый дорога все завалил, — ответила Альфия.

И Афоня понял, что огород Садыковых, как и некоторых других, попал под строительство тупика для разгрузки санитарных поездов: в Красногорске организовали госпиталь.

— Вот какая оказия! — только и вымолвил Афоня. — Выходит, карточки одни и все?

— Все.

Надолго замолчали.

— Слышь-ка, Альфия, — вдруг встрепенулся Афоня. — Вы корову-то в прошлую весну зарезали?

— В прошлую.

— А кожа где?

— В сарайка висит, — махнула рукой Альфия.

— Ну вот, — оживился Афоня. — Притащи-ка ее сюда.

— Зачем? — Альфия не торопилась.

— Тащи, говорю. Вот глупая… Ну, давай сам схожу. — И обернулся к печи: — Галимзянка, слезай быстрее, айда со мной.

Восьмилетний Галимзян слез с печи, оделся и вместе с Афоней вышел. Скоро они с трудом втащили в комнату замерзшую коровью шкуру, бросили на пол.

— Пущай тут и лежит до завтрашнего дня, — распорядился Афоня. — Утром приду.

С утра Афоня заставил Альфию вскипятить воды. Оттаявшую шкуру, предварительно разрезав на четыре части, распарили кипятком в вымытом корыте. Потом вместе с Нагуманом принялись соскабливать шерсть. Чистые куски кожи разрезали, заставив Альфию старательно вымыть каждый. Вычищенная коровья шкура едва-едва уместилась в большом тазу.

— Эвона — сколько еды у вас! — весело поглядывал на Садыковых Афоня. И распоряжался дальше: — Завтра получше истопи печь, Альфия. Опять приду.

На другой день Афоня кудесничал дольше. Нарезав кожи помельче наполовину большой кастрюли и залив ее водой, Афоня поставил кастрюлю в печь. После обеда при нем же непонятное варево вытащили. Тогда Афоня упревшую кожу переложил в деревянное корыто для рубки мяса и усадил Альфию за работу. Не более чем через час Афоня, перемешав бульон с фаршем и приправив его принесенной луковкой, разлил все по чашкам.

— Вот и холодец спроворили!..

Холодца получилось много, килограммов пять. И это был настоящий холодец. В тот день, впервые за несколько недель, вся семья Садыковых, да и Афоня вместе с ними, наелись досыта.

— Научилась? — спрашивал Афоня Альфию.

— Ага, научилась, — ответила та.

— Часто-то не делай его, — наказывал Афоня. — Разве что по воскресеньям. Тогда на месяц хватит, а то и больше. Дельный разоставок будет к карточкам-то…

Альфия послушно кивала и поправляла пеленку у маленькой, которая крепко спала возле ее груди.

…Когда Афоня зашел к Петрусю Жидких, тот обрадовался и растерялся одновременно. Дома он был один, лежал на кровати поверх одеяла, укрывшись своим пальтишком. При появлении гостя вскочил, поставил перед ним стул.

— Только холодно у нас, — сказал извинительно.

— Не беда, — успокоил его Афоня. — Не промерзну. Гляди, какой полушубок у меня.

— Старенький. И в заплатах…

— Это самое лучшее и есть, — улыбнулся Афоня. — Овчина, когда обомнется, она лучше и на ходу легче. А от заплаты — самое тепло. Не знал?.. Как живешь? В гости почему не забегаешь?

— А я никуда не хожу… Уроки…

Афоня уже видел, как сжалось и побледнело личико мальчика.

— А я тебе гостинец принес, — сказал Афоня и полез за пазуху.

Он положил на стол чистый тряпичный сверток с горячей, только что сваренной картошкой. Потом поставил четвертинку с молоком.

— Поешь-ка да поговори со мной…

— Что вы! — испугался Петрусь, отстраняясь от еды, — Я не могу…

— Нехорошо, — огорчился Афоня. — Обижаешь ты меня. Вспомни, как летом угощал меня капустным пирогом, или забыл?