Сергей Бетев - Афонин крест

Но, казалось, не три или пять минут, а вечность отстояла Купавина перед маленьким гробом, пока услышала тихие слова Александра Павловича:

— Простимся с хорошим человеком, товарищи. Вечной памяти ему…

Сдавленный и, словно исходил из самой земли, послышался людской плач. И чем ниже опускался гроб, тем сильнее звучала скорбь. А когда о крышку гроба ударился первый ком земли, вдруг не по-человечески завизжал татарчонок Галимзянка Садыков, бросился к могиле, упал на лопаты и закричал:

— Не дам! Не дам! Не дам!

Его оттащили в сторону, но он рвался из рук, кусался, пока не затих обессиленно. Его положили на чье-то пальто, раскинутое на земле. В каком-то полузабытьи неподвижный Галимзянка смотрел вверх.

А там, в вышине, в голубом без единого пятнышка весеннем небе из края в край волнами перекатывался многоголосый вороний кар.

Совсем недавно мне довелось побывать в Купавиной. Мать рассказала мне, как лет пять назад ровняли безродное кладбище.

— И что же? — спросил я. — Оставили Афонину могилу?

— Нет, — ответила она.

Я знал Афоню. Он был другом и моего детства.

В тот же день я пошел в березовую рощу.

Да, годы берут свое. Пощадили тогда красно-горцы рощу, хоть и не сохранили кладбища. Улицы города обошли ее стороной. Рощу пересекли правильные аллеи, вдоль которых стояли разноцветные скамейки.

Увидев стайку девчат, я не удержался:

— Скажите, девушки, как называется этот парк?

— Это не парк, — ответили мне бойко.

— А что же?

— Афонина роща!

— А кто такой Афоня? — любопытствовал я неспроста.

— Ну… — замялись они. — Хороший человек, наверное.

Что поделаешь? Они не знали его. Но мне все равно стало светлее на душе. Потому что надо мной в вечернем сумраке темнели старые березы, мудрые свидетели былого, в котором среди больших людских испытаний один человек прожил свою жизнь по-своему.

И хорошо, что память о нем живет.

И она будет жить. Потому что под старыми березами шумел сильной листвой молодой подрост.