Александр Немировский - Пифагор

Заметив взгляд Пифагора, торговец поднял один из слитков и положил на прилавок.

— Сегодня утром приволокли ловцы губок. Никто не знает, что это такое, но вещи явно древние. У Паруса в старину, как и ныне, разбивалось много кораблей. Металл хороший, чистая медь. Можешь вделать в дверь и отчеканить своё имя...

Старьёвщик продолжал говорить, явно не догадываясь, что перед ним древнейшие деньги и что на одну из таких плиток в старину можно было бы приобрести полное воинское снаряжение.

Голос его постепенно стал затихать, пока совсем не исчез, и Пифагор перенёсся в милый ему мир.

— Не рискуй, Эвфорб! — явственно услышал он голос Лакея. — Видишь, как кипит море. Корабль вот-вот расколется. Тебя смоют волны.

— Но мне нужны крепкие мечи. Алашия вновь не расщедрится. Кетейский царь в долг ничего не даст. Конечно же всех бычков мне не увезти, но хотя бы часть.

— Так что же ты молчишь? — донёсся голос старьёвщика. — Вещь-то стоящая.

— Я возьму одного бычка, — проговорил Пифагор, протягивая торговцу драхму.

По пути к дому Пифагора остановил муж лет двадцати пяти. Мягкий петас с загнутыми наверх краями открывал высокий лоб и тёмные волосы, стянутые сзади в тугой узел.

— Скажи, как добраться до Герайона?

Пифагор повернулся к городской стене.

— Видишь эти ворота? За ними начинается Священная дорога. Она прямиком приведёт в храм. Он на островке в устье реки.

— А мне говорили, что храм на агоре, — удивился чужеземец.

— В старину располагали храмы подальше от обмана не только у нас, но и у тебя в Афинах.

— Как ты догадался, что я из Афин?

— По выговору.

— Да, ты не ошибся. Будем знакомы. Меня зовут Клисфеном.

— Какое великое имя! — воскликнул Пифагор. — Ещё в юности я восторгался Клисфеном, властителем Сикиона, узнав, что им запрещено публичное чтение Гомера. Конечно же у меня и у твоего тёзки разные причины возмущения Гомером. Сикионец ненавидел Гомера за то, что городская знать считала его героев своими предками и требовала на этом основании почётных привилегий, я же не прощаю Гомеру того, что он навязал нам Трою, войну, какой не было.

— Мне приятно твоё суждение о Клисфене, — произнёс афинянин. — Это мой дед по матери. Должен тебе, однако, заметить, что отец мой, будучи ненавистником Писистрата, отнявшего власть у порядочных людей, одобрял его распоряжение о записи песен Гомера, и не только потому, что слепец воспел нашего прародителя Нестора, — с Гомера началась эллинская поэзия. И ещё он хвалил Писистрата за открытие библиотеки.

— О библиотеке слышу впервые! — перебил Пифагор. — Интересно, много ли в ней свитков и как они достались Писистрату?

— Этого не знаю. Писистрат отправил нашу семью в изгнание ещё до открытия библиотеки. Я из рода Алкмеонидов.

— Я это понял из твоих слов о Несторе. Наш Поликрат также изгнал знатных самосцев.

— Ты не назвал своего имени.

— Пифагор, сын Мнесарха.

— Меня, Пифагор, заинтересовало твоё столь необычное суждение о Гомере. Ты говоришь, что его описание Трои ложно. Какой же, по-твоему, была подлинная Троя, которую осаждали ахейцы?

— Осаждали! И ты веришь этой басне?! — воскликнул Пифагор. — Откуда бы у варваров взялись силы для осады великого города? Они лишь совершали набеги на Троаду.

— Так ты считаешь, что не было войны? — растерянно проговорил Клисфен.

— Поразмысли сам: откуда Гомеру могло быть известно об осаде и взятии Трои? Ведь он муж настолько незнатного происхождения, что даже постыдился назвать своих родителей.

— А ты, я вижу, из геоморов! — обрадовался Клисфен.

— Нет, я не из геоморов. Но по матери мой род восходит к кормчему «Арго» Анкею. По возвращении из Колхиды Анкей возблагодарил Геру за помощь в плавании и воздвиг владычице храм из стволов кипариса. Остров тогда назывался Кипарисией. Если ты хочешь узнать об Анкее, прочти поэму Асия. Не знаю, имеется ли она в библиотеке Писистрата, но у нас ты её легко найдёшь.

— У меня мало времени. Видишь ли, после кончины моего отца Гиппий и Гиппарх, сочтя, что я им не опасен, разрешили мне вернуться в Афины. Но кто знает, что на уме у тиранов и не придётся ли мне снова бежать из Афин, бросив всё. Вот почему я решил оставить деньги на приданое дочерям здесь, где часть своего состояния хранил отец моей матери.

— Как! У тебя уже дочери на выданье?! — удивился Пифагор.

— О нет. Старшей пять, младшей три, но дети, как цветы, растут быстро, и если не позаботиться о них сейчас, дочери могут остаться бесприданницами. Если у тебя будет время, а я удержусь в Афинах, давай встретимся и продолжим нашу беседу там.