Александр Майборода: Гостомысл

Дружинники недоумевали странной подготовке. Но узнать о том, что происходит и куда князь собрался вести войско, было не у кого.

Стоум только хитро улыбался. А Медвежья лапа выглядел таким неприступным, что к нему боялись и подходить.

Пока укладывали припасы на корабли, солнце, опустившись к горизонту, покрылось багровой мутью, а затем и вовсе утонуло в серо-стальной мгле.

Тут же налетел буран. Он был жестким и твердым, словно из преисподней: острыми иглами колол лица до бесчувствия, а, лизнув кожу ледяным языком, оставлял мертвенно-бледный след.

Гостомысл, завернувшись в шерстяной плащ, наблюдал за погрузкой с причала, где он был беззащитен ветрам: вокруг него в дикой пляске кружились призрачные вихри. В надорванных ветром огнях факелов они сверкали драгоценными рубиновыми искрами.

Заметив на щеке Гостомысла белое пятно, Ратиша забеспокоился:

— Князь, ты совсем замерз, шел бы ты погреться.

— Нет! — сказал Гостомысл.

— Но тут и без тебя справятся, — сказал Ратиша.

— Я должен быть со своей дружиной, — сказал, едва шевеля замерзшими губами, Гостомысл.

— У тебя щека побелела. Обморозишься — болеть будет, --сказал Ратиша.

— Буду дожидаться конца погрузки. Погрузка скоро закончится, — разлепил губы Гостомысл.

«Упрямый!» — с восхищенным осуждением подумал Ратиша и, снимая с руки пуховую рукавицу, предложил:

— Давай, тогда, я тебе щеку потру.

— Я сам, — сказал Гостомысл и потер шелковистой рукавицей щеку.

— Надо сильнее тереть, — сказал Ратиша.

— Сам знаю, — сказал Гостомысл.

Пока растирал щеку, подошел Медвежья лапа и доложил, что погрузка завершена. Его лицо рдело перезрелым яблоком.

— А где дружинники? — спросил Гостомысл.

— Они спрятались от ветра в затишке за кораблями, — сказал Медвежья лапа.

— Хорошо, — сказал Гостомысл.

— Надо идти в тепло. Выспимся, а перед рассветом отправимся, — сказал Медвежья лапа.

— Только охрану тут оставь, — сказал Гостомысл.

Сильный порыв ветра рванул из его рук полы плаща. Гостомысл поежился.

— Оставлю, — сказал Медвежья лапа и окинул скептическим взглядом Гостомысла, — плащик-то не греет. Надел бы ты, князь, тулуп. А то так недолго и окочуриться.

— Надену, — проговорил Гостомысл, кутаясь в плащ. — Но не это меня беспокоит. Не слишком ли сильный ветер? Не помещает ли он нам?

Медвежья лапа покосился на снежные струи.

— Нам такой ветер только в радость. Он поможет нам незаметно подобраться к стенам города. Главное, чтобы только он оставался попутным.

— Да, — сказал Гостомысл.

— Пошли-ка, князь, домой, — предложил Медвежья лапа. — А то ты и так весь синий. Да и другие замерзли.

— Пошли, — сказал Гостомысл.

Медвежья лапа крикнул дружинникам, и они пошли в город.

Ратиша, видя, что Гостомысл продрог до костей, первым делом потянул его в горячую баню.

Гостомысл воспротивился.

— Не хочу я в баню. Я спать хочу.

— Нет, князь, ты на улице замерз, теперь тебе надо хорошо прогреться, — твердо настаивал на своем Ратиша. — А иначе ты к утру свалишься в горячке. Кто тогда поведет войско в поход?

Довод попал в цель. Гостомыслу показалось ужасным в самый ответственный момент оказаться не у дел, поэтому моментально согласился.

Ратиша пропарил в бане Гостомысла так, что тот светился внутренним янтарным светом, словно новая восковая свеча. После чего накормил ужином и отвел в спальню.

Уложив князя в постель, накрыл его одеялом и объявил:

— Позволь, князь, спать с тобой?

— Устраивайся, — сказал Гостомысл.

Глаза у него слипались, словно были намазаны медом.

— Сейчас, — сказал Ратиша и вышел из комнаты. Через несколько минут он вернулся с огромным овчинным тулупом на плече и подушкой в руке.

Застелив тулупом лавку около двери, он сел на лавку и проговорил:

— Знаешь, князь, что-то на сердце тревожно. Вся эта затея со стругами на полозьях никем еще не пробовалась, и выдержат ли струги, предназначенные для плавания в воде, поездку по твердому льду? Не развалятся ли? Неизвестно!

Гостомысл ничего не ответил, и Ратиша, думая, что он уснул, лег.

Однако через минуту Гостомысл заговорил:

— Знаешь, Ратиша, многие князья терпят поражение, но собирают снова дружины и заново начинают борьбу. Дружинники к ним идут, потому что князья им известны. А в моей дружине слишком мало старых воинов, — ушли они, не поверив молодому князю. Обидно это.

— Не унывай, князь. Мы и с молодыми справимся с данами, — сказал, приподняв голову и подложив под нее руку, Ратиша.