Валерий Есенков - Казнь. Генрих VIII

Вот именно: возбуждение смуты в народе...

Не ему её возбуждать, не ему... Нынче смуту в народе возбуждает король...

Ведь и ещё написал:

«Утоп не рискнул вынести о ней какое-нибудь необдуманное решение. Для него было неясно, не требует ли Господь разнообразного и разностороннего поклонения и потому внушает разным лицам разные религии. Во всяком случае, законодатель счёл нелепостью заставить всех признать то, что ты считаешь истинным. Но, допуская тот случай, что истинна только одна религия, а все остальные суетны, Утоп всё же легко предвидел, что сила этой истины в конце концов выплывет и выявится сама собой, но для достижения этого необходимо действовать разумно и кротко. Если же дело дойдёт до волнений и борьбы с оружием в руках, то наилучшая и святейшая религия погибнет под пятой суетнейших суеверий, как нивы среди терновников и сорняков, так как все скверные люди отличаются наибольшим упорством. Поэтому Утоп оставил весь этот вопрос нерешённым и предоставил каждому свободу веровать, во что тому угодно...»

Так должен поступать каждый мудрый правитель. Король Генрих не догадался так поступить, а ведь и на эту тему между ними случались беседы...

Верно, самодержцам такие беседы не впрок...

Объявил себя главой церкви и повелел всем и каждому это признать. И уже не осталось свободы выбора. Уже возбудилась ужасная смута в народе. Уже поднималось оружие, пока, слава Господу, только с одной стороны, со стороны короля, во имя того, что одному человеку стало угодно неподобающим образом возвысить себя над людьми...

О чём же должно было ему говорить?

Должен был говорить о заносчивой неразумности этого человека, возомнившего себя непогрешимым судьёй в тех делах, которые касались убеждений и совести каждого человека и более ничьему не подлежали суду; должен был говорить о той ужасной вражде, которую сеял этот человек своим неразумием. Ему надлежало напомнить о том, что во всех делах государства и церкви следовало бы поступать разумно и кротко.

Его бренному телу уже ничто не могло повредить.

Но кто бы понял его из жестоких и неразумных, присланных сюда королём не для торжества справедливости, а на защиту новых доходов, что получат они, когда не станет монастырей и все монастырские земли поступят в казну?

Когда-то уже пробовал действовать словом, когда-то уже всё написал, однако слова эти канули в бездну.

Ибо против корысти, обуявшей этих людей, не помогают никакие слова.

Пришлось говорить по-другому, и он сказал, напрягая свой слабый голос, который хрипел всё заметней оттого, что у него пересохло во рту:

— Мои лорды, этот приговор и сами обвинения, выдвинутые против меня, основаны на акте парламента, но сам этот акт противоречит законам Господа нашего Иисуса Христа и Его святой церкви, верховное управление ею не может взять на себя никакой государь, поскольку оно по праву принадлежит римскому престолу, и это верховенство Рима в управлении католической церковью является законом среди христиан.

Тут попробовал встать, чтобы речь его раздалась убедительней, но не хватило для этого сил, и тогда, весь подавшись вперёд, сверкая глазами, продолжал раздельно и страстно:

— Я убеждён, мои лорды, что Английское королевство, будучи лишь одним членом и небольшой частью церкви, не может издавать закон, который противоречит общему закону Вселенской католической церкви Христа, подобно тому, как город Лондон, где мы с вами находимся, будучи лишь ничтожной частью по отношению ко всему королевству, не может издавать закон, противоречащий актам парламента и обязательный для всего королевства.

В этом месте голоса не хватило, остановился, закашлялся, прикрывая рот дрожащей рукой.

Он настаивал на законности. Ведь если позволить хотя бы одному человеку, пусть им будет король, или даже представителям нации, собравшимся ради этого вместе, нарушать по своему произволу законы страны или всего человечества, все понятия пошатнутся в душах людей. Не останется совести. Не станет стыда. Один только страх наказания станет удерживать от дурного поступка. Ибо никому не дано будет знать, что нынче дурно, а что хорошо. И тогда одни примутся искусной хитростью обходить все законы, а прочие станут преступать их при помощи силы.

Должен был говорить и потому продолжал, задыхаясь:

— Но есть акт парламента, обязательный для всего королевства. Такой акт существует. Я говорю, мои лорды, о Великой хартии вольностей, обязательной для каждого английского гражданина, в том числе и для его величества короля, и для представителей нации, составляющих парламент, а в ней говорится: «Чтобы английская церковь была свободна и владела своими правами в целости и своими неприкосновенными вольностями». Вот что говорится в ней, и никто не может брать себе право посягать на эти неприкосновенные вольности.