Валерий Есенков - Казнь. Генрих VIII

Монарх озлился:

— Тоже был круглый дурак! Хуже того: был подлец! Разве браком удержишь союз? Я это понял только теперь. Они же не ведают, что творят. Вишь ты, дипломаты и правоведы высчитывают, кто с кем должен спать, словно вычерчивают геометрические фигуры, торгуют детьми, начиная уже с пелёнок, детьми несмышлёными, нежными, жаждущими любви. Торгуют, торгуют, выторговывают надбавки, выменивают невинных младенцев на благо держав. А дети растут. Детям хочется жить. Они тоже люди, вот что пойми ты, пойми! Они не бараны, не лес, не пенька. Дети жаждут любви! Сколько лет торговали инфанту за брата Артура? Это ему, Мортону твоему, нравился этот дурацкий расклад! Это Мортон твой рассчитал! И оженили, когда Артуру не было и пятнадцати лет! Какой он был муж в те невинные лета? Слабый, болезненный мальчик. Ему бы расти и мужать. А его прежде времени уложили в постель. Нет, я больше не желаю зависеть ни от кого! Я хочу жить, как хочу!

Истерические жалобы тяготили его, да и слышал их не впервые, но возразить на них было нечего. Детьми торговали и в прежние времена, и теперь. Не будь таких браков, Тюдоры не стали бы английскими королями. Философ ещё помнил, с каким утончённым искусством Мортон, канцлер и кардинал, сватал инфанту единственно ради того, чтобы мир с Испанией был нерушим хотя бы на несколько лет, пока разорённая усобицей Англия не оправится от разрухи. Такова была цель. Тогда этим браком был обеспечен мир и союз. И теперь канцлер не имел права поддакивать слезливым жалобам короля, во имя всё того же мира и союза с Испанией, и он сказал, умело и постепенно переводя на другое, ещё слабо надеясь, что это, как и прежде бывало много раз, хандра и тоска, минутный каприз:

— Как же, я помню отлично, как Мортон много раз повторял за столом, за которым обычно собирались друзья, что вынужден добиваться этого брака, повторяя, что война с Испанией нам не нужна. Выходит, решение Мортона тоже зависело от обстоятельств, таких же враждебных, как и теперь. Ты же раздражён и потому полагаешь, что то была злая воля его.

Жирная обнажённая грудь Генриха затряслась, злобной жестокостью исказилось оплывшее лицо:

— Этот интриган, этот паршивый маньяк! Ему бы куда больше пристало звание сводни, чем кардинала! Была б его воля, твой Мортон всех принцев и всех принцесс переженил бы из расчётов своих, сукин сын! Принцессы и принцы служили ему всего-навсего математической формулой! Если этот туда, это сюда, силы будут равны, а если та туда, а этот сюда, будет война. Вот она, выучка продажного Рима! Все они там таковы!

В общем, Генрих был прав. Политика была продажна насквозь, без чести, без совести, без истинно христианской любви. Мор только пожал плечами и возразил:

— Не следует побеждать голос разума криком. Сроднив Тюдоров и Йорков, Мортон только этим союзом и положил конец десятилетиям кровавой резни, разорившей Англию куда больше, чем разорило бы нашествие неприятеля, а брак инфанты и Артура положил начало союзу с Испанией, которая могла бы стать тогда нашим злейшим врагом. Почему ты не хочешь думать об этом? Ты же правитель, отец нации, так сказать.

Король в бешенстве ударил кулаком по колену здоровой ноги:

— Думать о чём? Ты мне советуешь! Я помню, я думаю, что совершил тяжкий грех ради всех этих паршивых союзов, которые, как оказалось, мне совсем не нужны. Я женился на вдове моего прежде времени угасшего брата, а вдова была старше меня на семь лет. Целых семь лет! А Испания что? Плевала твоя Испания на инфанту! Твоя Испания всё равно стала нашим злейшим врагом! За что же я-то теперь должен нести наказание? Где твоя хвалёная справедливость для всех? Что же, справедливость не распространяется на твоего владыку?

Ему было жаль, но он не выразил сочувствия, опасаясь этим повредить, и ответил спокойно:

— Справедливость должна одинаково распространяться на всех, но это случается не всегда.

— И на меня, на меня?

— И на тебя, на тебя. Да, ты не сам себе выбрал жену, но ты согласился и прожил с ней двадцать пять лет.

Генрих ещё ближе нагнулся к нему, скаля зубы, хватая его за плечо:

— Ага, так вот оно что! А ты разве не помнишь, как умер отец? Он жил тогда в Ричмонде и умер внезапно. Его ненавидели все, почитали злодеем и скрягой только за то, что он расправлялся с мятежниками и обеспечивал своё состояние, забирая имущество побеждённых баронов, как все во время войны берут контрибуцию.

Канцлер иронически улыбнулся:

— К тому же получив от своих подданных около двух миллионов на эту войну.