Валерий Есенков - Казнь. Генрих VIII

Обводя блестевшими глазами почти опустошённый поднос, его величество размышлял, чем бы ещё полакомиться, небрежно цедя:

— Законы против воров и бродяг с готовностью утверждает парламент, с удовлетворением встречает страна, потому что они полезны всем тем, кто не ворует, а этих, согласись, большинство.

Иронически подтвердил:

— С этим я соглашусь. Однако ведь это безнравственно, и страна привыкает находить нравственность там, где её нет и быть не могло.

Генрих, отдуваясь, ответил:

— Всё вздор. Я должен думать только о том, что полезно и для меня и для многих.

Развёл, улыбаясь, руками:

— Ну что ж, как видишь, в таком случае о нравственности приходится заботиться мне.

Грузно привстав, толкнув под собой табурет, посетитель подсел поближе:

— Ладно, довольно язвить. Ведь всё это время мы с тобой хорошо дополняли друг друга. Заботься о нравственности, сколько возможно, коль охота пришла, и не мешай мне думать о пользе, сам хоть самую малость думай о ней да помогай мне добрым советом, ибо у тебя и в самом деле самая светлая голова во всём королевстве, а я обещаю вспоминать иногда и о нравственности.

С насмешкой спросил:

— И, помня о нравственности, конфискуешь монастырские земли единственно ради того, чтобы наполнить казну и насытить ненасытных придворных?

— Ещё раз напоминаю тебе, что советовал делать против этих извергов Лютер. Также нельзя не принять во внимание то, что германские мужики, бунтовавшие во многих местах, сотни монастырей разграбили и сожгли. Видишь сам, как их не любит народ.

Угрюмо спросил:

— И по этой причине ты делаешь вид, что встаёшь на защиту его?

В стальных глазах вспыхнул медный огонь торжества:

— Именно потому. На этот раз ты угадал.

Негромко проговорил, относя приговор скорее к опрометчиво говорившему Лютеру:

— Безумец.

Генрих укоризненно возразил:

— Однако народ по-своему прав, ибо безнравственно допускать, чтобы святые истины проповедовали именно те, кто погряз в пороке, во лжи. Да ты сам взгляни-ка на них беспристрастно и не сможешь не согласиться, что ничего нет вреднее, чем подобное осквернение истины и святынь. Они больше всех вводят в соблазн и толкают на грехопадение.

Смотрел в торжествующие глаза Генриха не мигая:

— Да, с этим я соглашусь, но не соглашусь никогда, что безнравственность пресечётся оружием. Нет, безнравственность их пресечётся словом правды и разума, Лютер и сам это понял позднее, увидев родину в раздорах, в пожарищах и в крови, и сам, уже безуспешно, твердил о необходимости возрождения, которое возможно утвердить только словом.

Государь взмахнул небрежно рукой:

— Полно, кому какое дело до слов? Да они ересью объявляют любые слова, если слова почему-либо не нравятся им, и отправляют голубчика на костёр. Потому-то в борьбе за нравственность, кроме оружия, нет иных средств. Я же не поднимаю оружия. Я упраздняю монастыри, и монахов больше не будет, ни нравственных, ни безнравственных, никаких.

— И ты ещё этим гордишься.

— Конечно, горжусь, ибо никто из нынешних государей Европы не решился таким простым способом реформировать церковь, как я, мужества недостало у них, трусы они, почему же мне не гордиться собой?

— Твоя реформа может кончиться мятежом.

— Ты, по-моему, плохо знаешь народ, о котором так усердно хлопочешь. Народ привык повиноваться из поколения в поколение и не владеет оружием, и ему не поможет никто, ибо понемногу все живут трудами и потом его и ссорятся между собой, всякий имея в этой жизни свой интерес, стоя поперёк дороги друг другу, лишь бы как можно больше урвать от этого пота, от этих трудов, и во всей этой путанице интересов и выгод лишь я один обладаю организованной силой, и, никогда не забывая об этом, страшась бунта не меньше, чем я, меня поддержат города и дворяне, им я дам кое-что из монастырских земель.

Сказал:

— Народ объединяет общая ненависть и общая вера.

Генрих возразил не мигая:

— Народ сам жаждет иметь дешёвую церковь без монахов и папы, я и даю дешёвую церковь без монахов и папы, с чего же станет он бунтовать? Это ты упрямством своим толкаешь к бунту народ, именно тем, что парламент взял тебя под защиту несколько раз, а церковь предлагала в дар тебе немалые деньги.

Напомнил:

— Я отказался от них.

Король скривил иронично губы:

— Ты один отказываешься от всего в этой стране, однако же деньги тебе предлагали, а это значит, что церковные власти против меня и станут сопротивляться, пока ты не умрёшь или не примешь моей стороны. Я в последний раз предлагаю тебе повиниться завтра передо мной, чтобы церковные власти не бунтовали народ и народ оставался спокойным.