Евгений Кулькин - Обручник. Книга третья. Изгой

Ну, во-первых, не стало Ленина.

Кажется, слово «не стало» еще хуже того, что характеризует кончину и носит банальное название «смерть».

И вообще, человечество на этот счет не очень разнообразно.

Ну говорится еще – «окончил жизненный путь». Или – «преставился».

О, как, оказывается, раньше точно характеризовали – «преставился».

А Бехтерев? Он жив-здоров.

Ранее сформировал слух, что он, Сталин, параноик. Хотя, может, это и не его работа. Но изошла информация явно из института, которым он руководит.

Сталина всегда удивляло, что любое высказывание авторитетов всеми почему-то воспринимается, как диагноз.

Вроде каждый не может ошибиться или попросту не разобраться к проблеме.

На этот счет Сталину близок анекдот, в котором прочитывается аналогичная ситуация.

У Бога спросили: «Стоит ли наказывать грешника, который тебя не признает?»

На что Всевышний ответил:

«Сперва примите кару за то, что об этом меня спрашиваете».

Так родилось очевидное.

Сейчас, конечно, Сталин раскаивается, что тогда же не выполнил указание Ленина. А после было как-то недосуг.

Потому – что такое «мезмеризм и животный магнетизм» даже на уровне общего понятия – он не узнал.

Хотя дал конкретные задания не выпускать эту проблему из сферы политического видения.

Но именно нынче один из «ходоков» ему сказал:

– Наука существует для того, чтобы разрушать реальное представление об очевидном.

И Сталин вдруг – внутренне – ахнул.

Эта формулировка совпадала с ощущением, которое он носил в себе в виде бомбы замедленного действия.

БЕХТЕРЕВ Владимир Михайлович.

Родился в с. Саралях Вятской губернии в семье служащего. Высшее образование получил в Петербургской медико-хирургической академии, по окончании которой (1878) пополнил свое образование за границей. По возвращении на родину (1880) работал в Казанском университете, где стал профессором. В дальнейшем приехал в Петербург, где получил кафедру в медико-хирургической академии. Бехтерев организатор и руководитель первого в России вольного университета и психоневрологического института.

– Если ты не признаешь величия гения, то с твоим появлением на свет поторопится Бог.

Сталин понимает, что это послесловие к великому бытию.

Но никогда не думал, что на эту тему могут говорить – причем во время несения службы, – его охранники. Кажется, возгордиться этим. А может, и нет. Еще до конца не разобрался. Тем более что второй год без Ленина начался под знаком бесконечных разногласий. Причем, по любому поводу.

И замечено было еще одно.

Староленинская гвардия старалась доказать, что она не только лучше, чем они, комитетчики, в каких-то вопросах, но и безусловно права.

И ей несвойственны не только ошибки, но даже намеки на них.

Доходило до курьезов. Написал старый командор заметку об Октябрьском перевороте и озаглавил ее «Залоп «Авроры».

Ну журналисты ему, естественно, коммунистически-нежно говорят:

– Не «залоп» надо писать, а «залп».

И вдруг командор взвивается:

– Это мы стреляли по Зимнему, а ты тут ни при чем?

Ему пытаются объяснить.

Ничего не слушает.

Вернее, не слышит.

И это простой-то командор.

А что говорить о тех, кто теперь забрался несколько выше.

И еще одно.

Только отгремела Гражданская война, а уже столько такого снисходительного понавыдумано.

Особенно о Чапаеве. Как только могут, казнят его невежливо. Потом еще на одном зациклились. На чапаевских револьверах.

Приезжает как-то к Сталину один сибирский деятель.

Ну среди прочего разговора говорит:

– Я пистолет Чапаева в подарок москвичам привез.

Позвонили в музейный фонд.

Там взмолились:

– Только не это!

– Почему?

– У нас уже две сотни подобных экспонатов собралось.

С одной стороны, хорошо, что народ повеселел и его на юмор стало тянуть.

А с другой…

Хочешь испортить дело, посмейся над ним. И все. И больше ничего не надо. Все остальные сделают любители мифов. И только дети восприняли Чапаева правильно. Они стали в чапаевцев играть. Но это учило далеко не всех взрослых.

И вот нынче пришла к нему записка.

И тоже по поводу Чапаева:

«Прошу принять меня для разговора. В. В. Козлов».

Зашел.

– Ну что скажите? – спросил Сталин.

– Да я о Чапаеве…

У Сталина бровь с глазом сошлась.

Опять старая песня.

– Ну и что вы хотите добавить к уже известному?