Наталья Миронова - Ярославль в кольце эпидемий. Революционная повседневность в провинции

Сыпняк свирепствовал повсюду. Как писал Б. Соколов, современник Гражданской войны, «сгущалась с каждым днем военная атмосфера, разрасталась тыловая разруха, спекуляция принимала характер общественного бедствия, воровство и казнокрадство достигали грандиозных размахов. Ко всему этому присоединились эпидемические болезни, и в особенности эпидемия сыпного тифа, от которой Вооруженные силы на Юге России таяли буквально не по дням, а по часам. Я помню, например, как на станцию Миллерово (Калединск), где я находился в октябре месяце 1919 года, привозили с предыдущей станции Чертково целые поезда с мертвыми телами сыпнотифозных, которые умирали от холода, от недостатка ухода, от голодовки, от отсутствия примитивных удобств. Из поездов трупы по нескольку десятков грузили на большие телеги, хозяева которых, взгромоздившись на эти возы, отъезжали на кладбище, где в общие могилы сваливали свой страшный груз» 12 12 Соколов Б. Буденный: Красный Мюрат. М.: Молодая гвардия, 2007. С 49. . Описывая революционный быт, Б. Соколов рассказывал, как зачастую можно видеть станции, вокзальные здания, беседки в станционных садиках, полные мертвых тел. Все эти сооружения были переполнены трупами сыпнотифозных, сложенными, как дрова, в высокие штабели.

Ситуация, сложившаяся в 1918 г. в Ярославле, несколько отличалась от того, что происходило в других российских городах, также подверженных вспышкам заразных заболеваний. Дело в том, что переход ярославцев к тяжелейшему варианту «революционного быта» был внезапным и более болезненным, чем для многих провинциальных центров. Рубежом может считаться июль 1918, когда в Ярославле произошли события, изменившие прежний ход вещей. Антисоветское выступление, организованное Б. Савинковым и А. Перхуровым и скорое его подавление привело к необратимым для города разрушениям. Для подавления восстания большевики использовали интенсивный артиллерийский обстрел, после которого значительная часть Ярославля была уничтожена. Были утрачены не только многие исторически памятники (здание Демидовского лицея на Ярославской Стрелке, Успенский собор, практически полностью выгорели Афанасьевский и Спасо-Преображенский монастыри, Гостиный двор, 15 фабрик, школы и начальные училища). Руины города, пожарище с огромным количеством переполненных выгребных ям, разорение населения, холода и нехватка продовольствия, – все это стало причиной многочисленных эпидемий.

Если, применяя метод исторической реконструкции, представить Ярославль в 1918—1921 гг., то картина будет устрашающей. Пожарище, руины, грязь, нечистоты были повсюду. По улицам бродили своры бездомных собак. Зимой город погружался во тьму, люди замерзали от нехватки дров и продовольствия. Даже в больничных и школьных помещениях было почти всегда темно и холодно 13 13 ГАЯО. Ф-3456. Оп. 1. Д.68. Л.14. . Летом весь город, особенно его центральная часть, был окутан невероятным зловонием, исходившим от выгребных ям. От мух, вшей и крыс не было спасения, а вошь, основного разносчика сыпняка, можно вообще в известном смысле считать символом Ярославля этих лет.

«Цветущего, красивого города не существует… нет почти ни одного дома, не пострадавшего от обстрела – большинство их разбито, разрушено или выгорело; выгорели и разрушены целые кварталы и представляют из себя груды развалин. На этом пепелище одиноко бродят повылезшие из подвалов обыватели и из груды мусора вытаскивают каким-то чудом уцелевшие домашние вещи» 14 14 Очерки истории Ярославского края. Ярославль, 1974. С.202—203; История Ярославского края. Ярославль, 2000. С.263—264. , – так описан Ярославль после подавления белогвардейского выступления.

«Число жилых помещений в городе после пожаров и бомбардировок сократилось, по крайней мере, на четверть, если не на треть. На месте жилых домов во второй и четвертой частях города возвышались лишь печи и трубы или разбитые, изрешеченные развалины без окон и дверей, совсем негодные для обитания. Настал так называемый „квартирный голод“, следствием которого явилось уплотнение квартир, т.е. попросту неимоверное переполнение домов жильцов. Жильцов сажали даже в проходные комнаты; тот кто пользовался раньше тремя-четырьмя комнатами, был принужден довольствоваться одной – в остальные помещали семьи других жильцов. Скученность получилась – невозможная, условия жизни – нестерпимыми. В одной кухне готовило три-пять семей, одним сараем [пользовалось] – еще большее число. При таких условиях заботиться не только о собаках, но и о детях было невозможно. И если „собачья жизнь“ и раньше служила олицетворением самого пакостного, „последнего“ существования, то теперь она превратилась в одно сплошное мучение и страдание», – вспоминали современники 15 15 ЯМЗ-26237/8, Л.11 об.-12 . Среди списка этих мучений – эпидемии, борьба с которыми является объектом нашего исследования.