Валентин Гнатюк - Святослав. Хазария

Кудесник возлагал руки на больные места, недуг утихомиривал, заговорами волшебными присуху снимал, давал настойки из трав заветных, в Яров, Триглавов и Купалин день собранных. Так и жил Избор всё лето.

Утром вставал с рассветом, шёл к криничке лесной, умывался с молитвой Купале, славил Зорьку Утреннюю и просил Белеса, чтобы тот поднял в небо золотых коней Солнца-Сурьи.

Управившись с овцами, раздувал огонь в очаге, прославляя Огнебога-Семаргла с Перуном, варил свежее овечье молоко с травами да мёдом чистым и снедал с творогом. А то просо ел вчерашнее или размачивал в молоке сухарь пшеничный.

Потом шёл на холм, где лежал Бел-камень, и садился ожидать, когда взойдёт над дубами золотой воз Сурьи. Хвалил Свентовида за то, что вновь дал день ясный, солнечный, шептал молитву Даждьбогу животворящему и уносился душой прямо в Сваргу синюю, подобно белому голубю. И такая кругом была чистота, такая ясность и благодать, что кудесник не мог насытиться той божьей милостью и надышаться чудесным её духом.

В Купалин день, помолившись, Избор шёл к берёзе и острой секирой рубил несколько пышных зелёных веток. Теми ветками он устилал землянку свою, а также травами заветными свежескошенными. И на той зелени спал три дня, впитывая её силу. А в Дива-день собирал поутру уже высохшую траву и ветки и нёс жечь на Бел-камень. Поднимался к Сварге тонкий дымок, и, на него глядя, кудесник производил гадание вещее. Откуда подует Стрибог в тот день – оттуда и добру быть!

Горели трава и ветки, трещали сучья, и в каждом их движении были знаки, по которым кудесник читал сокровенные вести о будущем.

И узрел однажды Избор в пламени, как мчался там сам Перун на коне огненном, а за ним – войско несметное с мечами, щитами, копьями, и стремилось оно на восход солнечный. А там – чёрный дым, там – пожарища, там трупы людские и конские. И разил Перун мечом силы тёмные, и там, где тьма была, стал огонь чистый.

Поднялся Избор, зачарованный, протёр очи, глядь – а видение уж ушло. В радости великой вознёс кудесник хвалу богам славянским. Потом взял клюку свою берёзовую и отправился в Киев.

Там он направил стопы свои прямо к терему княжескому, дабы Ольге-матери первой поведать про видение чудное.

Молодой охоронец у врат кликнул помощника начальника теремной стражи, коим стал к тому времени наречённый Петром Кандыба.

С тех пор как он принял крещение в Царьграде, многое переменилось в его жизни. Из простых охоронцев стал одним из наиболее приближённых к княгине и командовал теперь всей теремной стражей, хотя значился помощником Фарлафа, на котором, кроме теремной охраны, было ещё много других обязанностей. Потому Кандыба чаще всего сам решал ежедневные насущные вопросы, лишь иногда отчитываясь перед начальником. А Славомир, как и многие другие некрещёные, был отдалён от терема и ведал надворной охраной. Дружба старых друзей как-то сама собой пересохла, как мелкая речка в жаркое лето.

Пётр вышел к воротам и взглядом смерил с ног до головы Избора, что был одет, как и подобает кудесникам, просто – в расшитую рубаху, перехваченную поясом, и порты, заправленные в сапоги, которые он надел по такому важному случаю. На груди его был волховской амулет, а в руках – берёзовый посох.

Напитавшись византийским духом, Пётр-Кандыба теперь испытывал неприязнь к волхвам. Посему, не здороваясь, грубо спросил:

– Чего надо?

Избор сразу почувствовал исходящие от помощника начальника теремной охраны высокомерие и враждебность. Внутренне собравшись и глядя прямо в очи Петра, он молвил:

– Я к матери-княгине пришёл передать весть добрую. Вчера зрел я вещее знамение Богов о том, что князь Святослав разобьёт Хазарию и многие народы станут подвластны руке его!

– Хм, – не удержался от язвительной улыбки Пётр, – да почём ты знаешь, старик, что мать-княгиня с тобой говорить станет? Думаешь, у неё забот больше нет, кроме как сказки слушать?

– А ты за неё ответ не держи! – сердито стукнул посохом Избор. – Ты охоронцем сюда приставлен, вот ступай и доложи, как того твоя служба требует!

Пётр, зло зыркнув на волхва, чуть помешкал, с большой неохотой повернулся и пошёл к терему. Уже идя по круговой террасе, опоясывающей второй ярус, он стал ругать себя за то, что поддался волхву. Наверняка княгиня с ним говорить не захочет – не любит она волхвов, считает их виновными в том, что сына отвратили от матери, и оттого Святослав не желает Христову веру принять. Ещё, пожалуй, осердится мать Ольга на него, Петра, да и почивает она сейчас или молится, а он к ней с докладом о приходе волхва… Охоронец замедлил шаг, поразмыслил чуток и решительно повернул назад.