Валентин Гнатюк - Святослав. Хазария

Два рослых молодых дружинника, повинуясь команде, мигом подскочили к начальнику, который ростом доходил каждому только до мочек ушей, да ещё и замешкался, стоя к нападающим спиной. Ещё малость – и его свободно опущенные руки будут заломлены за спину и намертво связаны сыромятными ремнями. Но в тот же миг, когда воины с двух сторон железной хваткой взялись за руки начальника, он вдруг спокойно и неуловимо быстро повернулся, приседая на одно колено, сделал какое-то незаметное движение, и оба изведывателя полетели друг другу под ноги. Когда же они попытались встать, то тут же рухнули на землю, потому что правая нога одного и левая другого оказались стянуты собственными сыромятными ремнями. Другая пара воинов, помня первое движение начальника в предыдущей схватке, решила упереться покрепче и не дать ему увлечь их вперёд и вниз. Однако Ворон, против ожидания, не рванул вперёд, а подался назад, помогая усилиям нападающих и вращая захваченные руки и своё гибкое тело по ходу движения, и снова заставил воинов рухнуть перед ним с переплетёнными меж собой руками, которые тут же стянула прочная верёвочная петля, выдернутая из-за пояса одного из воев. Третья пара изведывателей, к своему удивлению, также оказалась связанной своими же вервями. Тогда четвёртая и пятая пары, не дожидаясь очереди, бросились на начальника разом с четырёх сторон.

Святослав бросил короткий взгляд на сотника Хоря и понял, что старый воин и следопыт заранее знал исход поединка. Рубиться в пешем или конном строю – это одно, а взять живым опытного изведывателя – совсем другое, и этому другому надобно учиться – вот что хотел показать своим воям новый Тайный тиун. «Выходит, не всегда крепкого поединщика можно угадать сразу, вот ведь я проглядел, хоть и сам Великий Могун понять дал, кто есть сей невзрачный огнищанин», – помыслил про себя князь.

А четверо воев, что навалились на начальника, уже закружились в каком-то быстром и непонятном танце. Двое столкнулись друг с другом, закрыв путь третьему, а когда рухнули ему под ноги, то на них упало тело четвёртого воина. Сотник Хорь подал команду, и воины, отряхиваясь и потирая ушибы и синяки, выстроились в ряды. Сотник сделался строгим и рёк громко и осуждающе:

– Вижу, зря кичились званием лучших изведывателей, а одного слабого безоружного человека вчетвером скрутить не смогли, стыдоба, да и только! Хоть никому не рассказывайте, а то вся дружина смеяться будет!

– Хорош «слабый», – возмутился молодой здоровяк, потирая шишку на лбу, – так меня закрутил, а потом оземь хватил, что до сих пор искры из глаз летят!

Остальные засмеялись.

– А скажи, Хорь, – подойдя, обратился тихо князь к старому сотнику, – ты раньше знал Ворона?

– Когда я ещё был совсем безусым молодым ратником, его дед учил меня следы читать, ходить неслышно и любую вещь, что попала под руку, в оружие превращать, а самое главное – мыслить, как изведывателю надлежит. Это с его лёгкой руки я стал Хорем, научился незаметно и во вражеский стан проскальзывать, и ноги вовремя уносить, и мгновенно с очей скрываться. Ворон очень похож на деда и обликом и умением. Мне на миг даже показалось, что я опять встретил Береста… – с задумчивой поволокой на глазах проговорил Хорь.

– Ставлю тебя Тайным тиуном, Ворон, – обратился князь к волхву-воину. – Бери тех дружинников, коих считаешь нужными для дела, учи их и справляй службу изведательскую во славу Киева.

– Всем сердцем буду служить Киеву, тебе, княже, и всей земле Русской! – поклонился Ворон.

К вечеру в степи вырос свежий курган, и воины стали готовиться к Тризне, чествовать павших.

Великий Могун велел служителям достать со своего воза Бел-камень и положить на вершину кургана. Сюда же они принесли малые изваяния богов, которые Могун расставил вокруг камня. Затем он возжёг Священный Огонь, бросил в него византийскую смолу и душистые травы. Завершив обряд и прочертив своим посохом по кургану три опоясывающих обережных коло, чтобы ни зверь, ни человек не нарушил вечный покой мёртвых, Великий Могун спустился с кургана.

У подножия вокруг походного храма расположились воины. Верховный кудесник провёл обряд славления богов и павших собратьев, и дружинники повторяли за ним слова молитвы-обращения. После этого четверо стоявших у нижнего кострища служителей по знаку Могуна подошли к большому бронзовому котлу. Взяв его за четыре ручки в виде колец, каждое из которых в свою очередь состояло из трёх колец, заключённых друг в друга, сняли котёл с огня и отнесли чуть в сторону, поставив на ровное место. Это был особый котёл, предназначенный для поминальной трапезы, ещё, наверное, скифских времён. По его краю между ручками-кольцами имелись бронзовые же фигурки четырёх баранов, символизирующих жертву, а опирался котёл на три ноги, имевшие вид человеческих. Черпая из котла, Могун с кудесниками стали раздавать в малые котелки, а то и просто в шеломы тризненную страву – варёное конское мясо, а также сухие лепёшки со степной цыбулей и мёд-сурью из дубового бочонка.