Валентин Гнатюк - Святослав. Возмужание

Старик говорил и говорил, и речь его журчала, словно вода под мельничным колесом, мягко и неторопливо, будто обволакивала подруг незримой волшебной паутиной, сотканной Макошью из синих речных туманов.

Что-то дышало и шлёпало в тёмных водах озера, плескалось, ухало и попискивало разными звуками в камышах.

Девушки заворожёнными широко открытыми очами смотрели на текущую под колесо воду, отливающую лунным серебром.

– Глядите, хорошо глядите! – велел старик.

И скоро юным жёнам стало видеться, будто не лунный свет играет в струях, а блистают булатные клинки многих всадников, что сражаются в жаркой схватке, и от ударов мечей разлетаются в стороны искры, осыпаясь жёлтым дождём. Но вот уже не искры сверкают, а колосится на солнце золотое пшеничное поле, и текут по нему тени всадников, – чёрное по золотому, чёрное по золотому. Текут они грозно и неодолимо, страшно сверкают остро отточенные клинки, и от приближения той чёрной тьмы кровь холодеет в жилах. Но вовсе оборвалось сердце, когда увидела Ладомила русского витязя, залитого кровью, но не успела разглядеть, кто это. А уже другие витязи друг с другом сражаются, и оба они – русичи, только лиц не видать. Один вроде сродник близкий, а кто – неведомо, и другой вроде родной, только тёмный весь, будто из Нави. И оба они в крови, и течёт красное по серебряной кольчуге. И почуяла тут Ладомила, как забилось внутри дитя и стало так больно, словно это из её тела вытекала алая кровь. И от этой боли и страха разом охватила Ладомилу темнота и сомкнулась над головою.

Очнулась оттого, что прохладные струи текли на чело, то старый Водослав приводил её в чувство.

– Что, дитятко, страшно грядущее зреть? То-то… Ну ничего, ничего, – ласково журчал он, – вода живая вернёт то, что взяла, сейчас опять в силе будешь…

Стоявшая рядом Болеся тоже не сразу вышла из оцепенения.

Когда девицы окончательно пришли в себя, Водослав повёл их к груше, усадил поближе к огнищу, велел Мирославу налить им горячего травяного отвара.

– Отче Водослав, что это я видела, будто по золотому пшеничному полю вои чёрные скакали и сверкали булаты? – встревоженно спросила Болеся.

– И я то же видела! – удивлённо повернулась к подруге, а затем к мельнику Ладомила.

Старик помолчал, тяжко вздохнул.

– По всему, война будет, – обронил он, – и случится она ещё до того, как поля уберут…

Обе девушки, словно кто толкнул их, разом бросились к старику, схватили за руки.

– Когда война случится, каким летом? И что с нашими мужьями будет, уберегутся ли от лиха злосчастного?

Искорёженной дланью с обрубками пальцев Водослав успокаивающе погладил подруг по голове.

– Когда лихо случится, никто не ведает. Одно сказать могу, что ваши витязи целы и невредимы останутся, а ежели и получат раны, то пустяковые. И дети ваши здравы и счастливы будут. Дочь твоя, – повернулся он к Болесе, – за красного молодца замуж выйдет, внуков тебе подарит…

– Не за её ли Ярополка? – лукаво подмигнула Болеся в сторону подруги.

– Её сыну чужедальнюю невесту привезут, – отвечал Водослав, – раскрасавицу, какой свет не видывал! Так-то, голубки мои. Только себя берегите, по Прави живите, не злобствуйте, не завидуйте, и бог Ладо даст вам мир и любовь.

– Да мы уж постараемся, – воскликнула Болеся, – лишь бы Перун хранил моего Горицветушку, пуще жизни люблю его! – Она прижала руки к груди в порыве нахлынувших чувств. – Спасибо, отче!

– Дякуем от всего сердца! – Ладомила вслед за Болесей низко поклонилась старику.

– Ой, боги всесильные, нам ведь домой давно пора! – спохватилась Болеся. – Небось в тереме ищут не доищутся!

– Лёгкого пути вам, горлицы, да хранят вас Дивы лесные. Мирослав, – кликнул мельник, – проводи девиц через пущу…

Болеся с Ладомилой в сопровождении легконогого отрока скоро скрылись в ночной темени, и Водослав остался один.

Насколько верно растолковал он то, что увидел с молодицами во время чародейства? А ежели в самом деле большая беда грядёт для Руси? И витязи русские, убивающие друг дружку в видениях Ладомилы, – может, воистину её кровь, её сыновья? Тот, что сейчас растёт, и тот, что в Явь ещё не пришёл, а только зреет в утробе. И бездыханный витязь – кто он? Сын, а может, муж какой-то из девиц, что сгинет молодым в какой-то большой войне?

«Эх, тяжка ты, ноша кудесная, сколько горя человеческого видеть приходится. Простите, милые девицы, что не сказал вам всей правды. Человеку про то знать не положено, да и сам я в божьих знаках не всё уразумел. Даждьбог не позволяет зреть грядущее смертным, и в том великая премудрость его. Хвала вам, Отец Даждьбог и Матерь Слава, за то, что ведёте нас за руку по стезе Прави, а по иному пути мы идти не должны!