Сергей Карпенко - «В лунном сиянии…»

Полк Евгения входил в войска Юго-Западного фронта, которым противостояла Австрийская армия. Если на Северном и Западном фронтах немецкие дивизии теснили русские войска, то на Юго-Западном фронте австрийцам это сделать не удалось, и бои проходили с переменным успехом. И только нехватка боеприпасов не позволяла Юго-Западному фронту потеснить австрийские войска. Пушки на русских позициях частенько молчали, а роты бросались в штыковую атаку.

Вскоре в одном из боев был тяжело ранен командир второй роты капитан Попов, и приказом командира полка его место занял подпоручик Ярославцев. Правда, состав роты насчитывал едва ли не половину штатного расписания довоенного времени, а пополнений пока не поступало.

Освоился в роте Евгений довольно быстро, да и как иначе на передовой, где жизнь буквально висит на волоске. Выполняя приказы командования, он водил роту в атаку, посылал охотников за «языками», да и сам два раза участвовал в этих вылазках. Его поначалу иногда удивляли решения, принимаемые начальством. По приказу, выбив австрийцев с какой-нибудь высоты, он получал другой приказ, отойти назад, оставив эту высоту противнику. Но почему?! Как-то он спросил об этом у поручика Пуховского, командовавшего первой ротой. Тот пояснил:

– Сложно понять, если вообще возможно, наших штабных. Поэтому меня уже ничего не удивляет. Скоро и вы, Евгений Владимирович, перестанете удивляться этому.

С начала войны Евгений написал письмо родителям, и вот пришел ответ. Писал отец. В письме было благословение на правое дело – войну за Россию. Дома было все по-прежнему, без изменений. Далее шла рука матери. Она передавала приветы от родственников, знакомых, Евгений надеялся узнать что-нибудь о Кате, но увы, о ней родители не сказали ни слова.

Второй год войны принес много бед и несчастий русским войскам. Почти вся гвардия полегла в Силезских болотах, разбиты и интернированы были войска генерала Самсонова, который предпочел пулю в висок позору. Огромных усилий стоило остановить немцев и перевести войну в позиционную, окопную. Это дало возможность перевести дух, сделать необходимые изменения в войсках, а главное – в головах командного состава.

Война учила быстро. Способные продвигались по службе, а ретрограды переводились на тыловые должности. Евгений получил очередное воинское звание поручика. Он был уважаем солдатами своей роты, которым несмотря на молодость командира, по душе были его храбрость, справедливость и зрелость не по годам. Они называли его «наш» или «ротный» с нотками гордости в голосе, старались уберечь его от пуль противника. Было два случая, когда в атаке на вражеские позиции солдаты закрывали собой тело ротного при обстреле. Полковое начальство знало об отношении солдат к Евгению и ценило это. Поручик Ярославцев был представлен к ордену Станислава с мечами. Сейчас, на войне, Евгений почти не вспоминал Катю. Постоянное пребывание в состоянии между жизнью и смертью не давало времени для воспоминаний. Приходилось всегда думать о текущих заботах, о солдатах своей роты, о выполнении приказов начальства. Лишь однажды, при сильном артиллерийском обстреле, когда казалось, что мир перевернулся с ног на голову, Евгений вдруг увидел перед собой образ Кати, и понял, что он не погибнет в этом аду, он обязательно еще встретится с ней. Письма от родителей приходили нечасто, но ничего нового в них не было. В Хомутинино все было по-прежнему.

После окончания университета Леонид по протекции отца своего университетского товарища был зачислен на службу помощником прокурора Московской губернии. Они с Катей поселились в московском доме семьи Лошаковских. Катя, живя с нелюбимым мужем, не могла забыть Евгения. Леонид поначалу надеялся, что ее холодность к нему пройдет со временем, но потом смирился и иногда находил утешение на стороне, как бы мстя ей. О таких случаях Катя догадывалась, но они не волновали ее, да она и рада была меньшему вниманию мужа к своей особе. Она много читала, занималась рукоделием. Когда началась война, зная, что Евгений на фронте, она постоянно молила Бога, чтобы с ним ничего не случилось. Изредка в Нелидово приезжали Ярославцевы, но былой дружбы между семействами после замужества Кати уже не было. В отношениях пропали искренность и непосредственность. Они стали натянутыми, с напускной учтивостью. Это чувствовали и Полонские, и Ярославцевы. Катин отец по-прежнему сильно болел и уже не вставал с постели. Имение Нелидово было отписано на Катю, и в качестве приданого досталось Леониду. Вскоре заболела Катина мать, и Леонид не стал возражать против отъезда жены в Нелидово, к родителям. Он понимал, что она не может забыть Евгения, но никогда не упрекал ее в этом и даже не произносил имя соперника вслух. Разве мог такой самолюбивый человек признать себя побежденным, признать, что его жена любит другого?! Никогда! И Леонид, страдая в душе, внешне держал себя в руках, изображая на людях счастливого мужа. И даже своему отцу, от которого у него не было тайн, он, отвечая на вопрос «Как у вас с Катей?», говорил «Все хорошо, папа».