Жюльетта Бенцони: Женщины Великого века

В тот вечер он, по своему обыкновению, не присоединился к веселой компании. Впрочем, он мог и не беспокоиться – Марии тоже не довелось появиться на ужине. Когда она выходила из театра, чтобы сесть в карету и присоединиться к гостям, перед ней внезапно возникла женщина, одетая как служанка из богатого дома и с закрытым маской лицом.

– Одна знатная персона, желающая вам только добра, намерена с вами встретиться без свидетелей, мадемуазель [109]. Соблаговолите последовать за мной.

– Сейчас? – удивилась актриса. – Но вечером я занята, меня ждут гости. Нельзя ли перенести свидание на завтра?

– Завтра упомянутая персона встретиться не сможет. А она не из тех, кого следует заставлять ждать. Вы идете?

Мария взглянула на мужа, который в этот момент к ним приблизился. Славный Шарль остался все тем же понятливым, внимательным и очень скромным супругом. Мария прошептала ему на ухо несколько слов, указывая на посланницу.

– Ступай без меня, – проговорила она. – Извинись перед гостями, пожалуйста.

Шарль был отлично вымуштрован и не стал возражать даже для формы, а просто поцеловал кончики пальцев жены и сел в ожидавшую их карету. Актриса повернулась к незнакомке.

– Мы пойдем пешком?

– Нет, мадемуазель. За вами послана карета, стоящая неподалеку.

Действительно, карета оказалась рядом. Вот только на дверце Мария не увидела герба, на месте которого была нарисована роза.

Посланница наконец открыла Марии цель их путешествия, и когда карета подъехала к величественному особняку на улице Вьей-дю-Тампль, та уже знала, к чему следовало готовиться. Как и всем в Париже, ей был прекрасно известен особняк Туренн-Буйон, и она поняла, что знатная персона, пожелавшая ее увидеть, была герцогиней Буйонской.

И Мария не ошиблась. Едва переступив порог роскошно убранной комнаты, в которую провела ее посланница, она тут же узнала одну из самых знаменитых придворных красавиц.

Как и сестер, Марию-Анну Манчини [110], герцогиню Буйонскую, отличала типично итальянская красота: очень темные волосы, огненный взор, превосходный цвет лица, необычайная живость речи и порывистость движений. В тот вечер на ней было роскошное неглиже цвета зари, придававшее ей сходство с розой.

Пока актриса склонялась в глубоком реверансе, Манчини смотрела на нее с той сердечной улыбкой, которой, возможно, и объяснялось ее неотразимое обаяние, и, не дав Шанмеле возможности рассыпаться в любезностях, указала ей на кресло рядом со своим, стоявшее в углу перед камином.

– Этот визит был окружен таинственностью не ради того, чтобы вызвать ваше любопытство. Я не раз видела вас на сцене, мадемуазель, и хочу выразить вам свое восхищение вашим безмерным талантом.

– Госпожа герцогиня слишком добры ко мне.

– Отнюдь, отнюдь. Мое глубочайшее уважение к вам, актрисе самого высокого ранга, и заставило меня так поступить. Поскольку я желаю вам только добра, меня очень расстроит, если с вами случится несчастье.

Шанмеле искренне удивилась.

– Несчастье? Со мной? Я настолько мелкая персона, госпожа герцогиня, что несчастье – а это очень серьезно – вряд ли озаботится моей судьбой.

– Вы – лучшая актриса Парижа. И если я заговорила о несчастье, то, поверьте, я знаю, что делаю. С вами может произойти несчастье, если… вы немедленно не порвете с господином Расином!

Имя любовника, сорвавшееся с тонких губ герцогини, моментально заставило актрису насторожиться. Ненависть Марии-Анны Манчини к поэту была известна, именно она пыталась противопоставить ему всех сколько-нибудь удачливых литераторов. Манчини даже возглавила настоящий заговор против драматурга. Мария задумалась. Ответ ее мог иметь самые непредсказуемые последствия, если учесть импульсивный характер герцогини.

– Несчастье, связанное с Расином? – произнесла она, отлично сыграв святую простоту. – Я люблю его, и от него не может исходить зло, поскольку и он меня любит.

Герцогиня облокотилась о кресло, ее кружевной веер коснулся руки гостьи:

– Приходилось вам слышать о Дюпарк… и ее странной смерти? Или вы не знали об их идиллии с Расином и его ревности, которая, вероятно, не новость и для вас? В то время и она была великой актрисой. Итак, в один прекрасный день, на пике славы, в расцвете сил – ей было всего тридцать пять, – Дюпарк внезапно скончалась. И это неожиданное зло, обрушившееся на нее, оказывается, имело вполне конкретное имя.

Покраснев до кончиков волос, актриса встала. Ей с трудом, но все-таки удалось побороть свой гнев.