Валерий Кормилицын - Держава (том первый)

В доме, по всему видно, готовились к приёму гостей. Стол был заставлен закусками.

«А неплохо крестьяне живут, — оглядел Максим Акимович жареные тушки курицы, утки и гуся, бутылки «Смирновской» водки, приправленную лучком селёдку, колбасу и сыр. — Так, так, — потёр он руки, — будет что рассказать Сипягину».

— А где «сама–то?» — услышал женский шёпот через открытую дверь.

— Не смогла. Какой–то Мигрень её ждёт.

— С ума сошла. Мужа не стыдится.., — вошла в залу супруга старосты, раскладывая на столе маленькие полотенца для рук.

Акима с Глебом совершенно не интересовали взрослые разговоры, и через полчаса они убежали на улицу, столкнувшись там с двумя рыжими сыновьями старосты.

— О–о–о! Васятка, станцуй вприсядку, — узнал моряка с потонувшей шхуны Глеб.

— Кадет! На палочку одет! — не остался в долгу «морской волк».

Глеб на секунду опешил от наглости, и тут же бросился на обидчика.

Рыжий нахал не растерялся и, обхватив барчука, вместе с ним покатился по земле.

Аким насилу разнял драчунов.

— Ну, ну.., ты ещё от меня получишь, — сжимал кулаки Глеб.

Рыжий молча сверкал на него глазами.

Аким отряхивал брата и с уважением поглядывал на Васятку.

Ещё через полчаса на крыльце показался отец:

— Мост через овраг почините, — чуть заплетающимся языком выговаривал он старосте. — И с этой стороны крестьянская земля и с другой.

— Да-а, ваше превосходительство. Мы со всей превеликой радостью… Да чернавских мужиков не уговоришь никак, чертей косматых, — усаживал барина в возок староста, сам устраиваясь на облучке.

— В Рубановке почти три сотни домов, сами не осилите, что ли?

Сыновья уже сидели в коляске и Глеб исподтишка, чтоб не видел отец, грозил кулаком рыжему пацану.

Вечером, на двух колясках прикатил губернаторский кортеж.

— Максим Акимович, поздравляю вас с двумя праздниками! — обнял и трижды поцеловал Рубанова губернатор. — Позвольте облобызать вашу ручку, мадам, — пошёл к Ирине Аркадьевне.

Максим Акимович в это время с удовольствием касался губами душистой руки губернаторши.

— Борис Сергеевич, отчего не назовёте второй праздник? — глядя в чуть выпуклые бесцветные глаза гостя, поинтересовался Рубанов.

— Как! Разве вы не читаете газет? — одышливо произнёс тот, поглаживая свой необъятных размеров живот. — А вот вам и телеграмма, — щёлкнул пальцами в сторону приехавшего с ним худого чиновника в парадном вицмундире, — из канцелярии министерства двора, — сморщил полное лицо, глядя, как тот роется в кожаной папке. — Пожалуйте! — протянул наконец бланк с царскими вензелями. — Вторая дочь родилась у царской четы… Вот. Дата. 29.05.1897 г.

— Какая радость! А мы в этот день из Питера выехали, — воскликнул Максим Акимович, думая про себя, как переживает сейчас император. Ведь он так надеялся на рождение сына.

«Вот это общество! — взяла под руку губернаторшу Ирина Аркадьевна. — А то стану я с мужиком Троицу отмечать».

Словно пчёлы на мёд прилетели другие гости.

Первым прибыл предводитель уездного дворянства с супругой. Почти следом за ним чернавский барин с женой. Последним, когда все уже сидели за столом и выпили по первой за рождение великой княжны, появился ильинский помещик.

Детей за стол не сажали, и они занимались, кто во что горазд.

Глеб то раскачивался, то вертелся вокруг оси на верёвочных качелях, приделанных вчера мужиками к толстенной берёзовой ветке. Аким, прежде тоже покачавшись, отправился в людскую, потолковать за жизнь с няней.

Народу туда набилось — страсть. Здесь так же пили за Троицу и один из работников ловко бренчал на балалайке.

Кто–то его услышал из вышедших освежиться господ, и музыканта на некоторое время забрали наверх, в гостиную,

За этот час тишины, угощаясь чаем с пастилой, Аким узнал от няни, что на Троицу, после обедни, начинается веселье сельской молодёжи. Так же услышал о многих сельских традициях.

— Вот ведь какие дела, — вытерла нянька глаза, вспомнив перееданья старины глубокой.

Когда вернулся от господ пьяненький балалаечник, Аким ушёл в яблоневый сад, протянувшийся по склону горы вдоль берега Волги и, раскачиваясь в гамаке, провалялся до самого темна, мечтая о голубоглазой красавице, глядя в небо, слушая соловьёв и звуки рояля из дома.

В конце месяца ездили встречать на станцию в уездный городок, Рубанова–младшего с семьёй.

— Какой ты бледненький, брат, — обнимал Георгия Максим.

— Зато ты словно эфиоп загорел, — чмокнул руку Ирины Аркадьевны, с раздражением замечая, как Максим в обе щёки целует смеющуюся его жену.