Валерий Кормилицын - Держава (том первый)

А ночью бушевала гроза. Всполохи молний освещали комнату, вырывая из тьмы то портрет на стене, то циферблат часов, придавая им какой–то нереальный цвет и излом. Знакомая вещь казалась чужой и странной.

Аким подошёл к окну и даже присел от разорвавшегося над домом грома. В темноте раскачивались деревья и дождь сначала неслышной дробью, а после сплошным гулом стучал по крыше, шумно стекая с желобов в подставленные бочки, и наполнив их, вольно растекался ручьями по сторонам.

Он с трудом распахнул окно, чуть не расколов стекло, и вдыхал тугой, влажный воздух, игравший где–то под потолком с тюлью, и носивший по комнате какой–то лист или страничку календаря.

Было жутко. И приятно. И грезилось о чём–то возвышенном… Чего никогда не будет.

Чистое, вымытое утро сверкало солнцем, росой, зеленью трав и деревьев. В небольших, оставшихся от дождя лужицах, плескались воробьи. В саду пел соловей и пахло цветами, травой и вишней… Пахло Рубановкой…Пахло Россией.

Быстро одевшись и не понимая, куда спешит, Аким сбежал по лестнице вниз и столкнулся в дверях с нянькой, державшей в руках влажный букет ярких пионов.

— С праздником, внучек, — улыбнулась она, разбросав по лицу складки морщин. — Троицын день ныне. В церкву народ собирается.

«Троица! Как же я забыл», — чмокнув няньку в щёку, крутнулся от радости и, перепрыгивая через две ступеньки, помчался будить этого засоню — брата.

Ефим в праздничной косоворотке, чинно правил коляской, с запряжённой в неё парой лошадей.

Встречные крестьяне отходили с дороги и низко кланялись господам.

Несмотря на припекающее уже солнце, Максим Акимович не расстёгивал пуговки мундира. Глядя на отца, мужественно потел в кадетской своей форме Глеб.

Аким надел шёлковую голубую косоворотку, а Ирина Аркадьевна, держа над головой зонтик, белела в коляске модным платьем.

Согласно давней уже традиции, идя последним по ведущей к храму дорожке, Глеб радовал нищих видом красного своего языка, с довольным видом побрякивая медью в кармане.

Калеки стойко терпели гнусное надругательство, не решаясь плеваться в присутствии важного генерала, а то ведь становой пристав не поглядит, что ног нет, и прикажет всыпать по оставшейся над обрубками части тела.

В церкви приятно, словно в лесу, пахло травой, раскиданной по каменным плитам пола и берёзовыми листьями.

Крестясь, Максим Акимович поклонился Божьей Матушке, так похожей на прабабушку, и прошёл сквозь расступившуюся стену мужиков в праздничных рубахах, и женщин в белых платках, разноцветных юбках и кофтах.

Вдоль клироса и везде по храму были расставлены молодые берёзки.

Золото иконостасов с горящими свечами, украсилось гирляндами из зелёных пахучих берёзовых веток.

Почти у всех женщин в руках были цветы. Даже старушки держали маленькие букетики из ромашек, чтобы после обедни, придя домой, заложить троицкие цветочки за образа для достатка и особенно долголетия. Кому неохота ещё лет сто прожить, чтоб за снохами приглядеть.

После службы Рубановы поклонились своим предкам, и умиротворённые, вышли из церкви, ещё раз подав нищим, сидящим на паперти.

У Глеба, от такой щедрости, даже разболелся язык.

Немного в стороне от церкви, на лугу, гудела ярмарка, и братья потащили туда родителей. На свободной от телег площадке, кривлялись скоморохи. Пьяный мужик в лаптях, держа на цепи медведя, лихо отплясывал с ним барыню. По канату, натянутому на двух столбах, балансировала тоненькая девушка в красной короткой юбочке и чёрных трико.

Затаив дыхание, Аким глядел на канатоходку, на стройные её ноги, перебирающие канат.

Глеб, подняв несколько камешков, обстреливал медведя. Его абсолютно не волновали ещё женские ноги. Разозлив косолапого и его нетрезвого хозяина, отошёл от греха подальше и, подумав о чём–то своём, очень важном, уговорил отца купить ему глиняную копилку в образе рыжей кошечки с синим бантиком. Отвернувшись, высыпал всю мелочь из кармана в прорезь между кошачьих ушей.

Тут же, будто случайно, с господами столкнулся староста и, беспрестанно кланяясь и поздравляя со святым праздником, приглашал к себе, отведать, что Бог послал.

«Хоть и не по чину, конечно, но его рыжие предки верно служили моим… Следует поощрить беднягу!»

Ирина Аркадьевна наотрез отказалась, сославшись на мигрень, и Ефим повёз её домой. А Максим Акимович с сыновьями решил навестить верного своего слугу, заодно и проверить приходно–расходные книги, а то что–то мало, зараза, денег стал высылать.