Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга пятая

– Я тебя люблю, – шепнул он, – приходи скорее. Я успел соскучиться, Лара, – они приехали в Ла Часкону на городском автобусе. Как Леона и ожидала, Неруду не удивил визит неизвестного ему журналиста.

– Вы коммунист и друг Леоны, – заметил поэт, – этого достаточно. Товарищи должны доверять друг другу. Хорошо, что вы встречались с Виктором, – он пожал Саше руку, – он наш самородок, как говорится, человек редкого таланта, – Саша решил не просить с разгона, как сказал бы товарищ Котов, о рекомендации для президента.

– Время у меня есть, – напомнил себе Скорпион, – не след вызывать подозрения излишней поспешностью, – он ловил себя на том, что повторяет строки Пастернака.

– И дольше века длится день, – Саша не мог разнять руки, – и не кончается объятье, – они провели почти весь вчерашний день в постели.

– Зачем тебе платить лишние деньги, – сказала вечером Лара, как ее стал звать Саша, – переезжай сюда, милый, – сходив в пансион за рюкзаком, Саша купил по дороге пару бутылок местного вина. Оказалось, что в Чили выращивают свои оливки.

– И очень неплохие, – заметил он одобрительно на тесной кухне Лары, – смотри, эмпанадас, – девушка хихикнула: «Пирожки, если по-русски», – салями и овечий сыр, – он купил и румяные маисовые лепешки. В бумажном пакете алели толстобокие помидоры, рядом светились янтарем груши.

– У нее на губах остался сок, – вспомнил Саша, – сладкая, какая она сладкая, – ему казалось, что он знал Лару всегда.

– Я всегда тебя искал, – он потерся щекой о плечо девушки, – надеялся, что встречу и сейчас это случилось. Вари кофе, – спохватился он, – я пойду расспрашивать сеньора Неруду о его творческих планах, – Леона много раз бывала на просторной кухне особняка.

– Они заняты разговором, – на горелке затрепетал синий огонек газа, – можно спокойно покурить, – пальцы Леоны подрагивали, она прислонилась к старомодному дубовому столу. Прошлым месяцем куратор из посольства США передал ей пачку машинописных листов.

– Здесь необходимые сведения, – сказал он коротко, – все получено из первых рук, если вы понимаете, о чем я говорю, – Леона понимала, – советую заучить наизусть и избавиться от документов, – документы оказались неподписанными. Леона не собиралась спрашивать, откуда в ЦРУ появилась такая информация.

– Ясно, что это правда, – теперь она знала о Пауке почти все, – эти женщины, – Леона догадалась, что сведения исходили от женщин, – были с ним близки, – Паук удивлялся, что Леона понимает его с полуслова.

– Еще бы я не понимала, – девушка выключила газ, – я знаю, с какой стороны он начинает чистить зубы, куда ставит ботинки и что ему нравится в постели. Он любит Чехова и Бунина и терпеть не может Достоевского с Тургеневым… – она знала пристрастия Паука в музыке и вине, знала, как он засыпает и просыпается.

– Я знаю, как его целовать, – Леона вспомнила слова Пастернака, – но меня научили целоваться с ним совсем не на небе… – девушка стиснула зубы.

– Это задание, мне надо работать, – Леона собрала поднос, – а мои чувства никого не интересуют, – она презирала себя за слабость.

– Я должна его ненавидеть, – Леона остановилась у лестницы, – но мне нравится быть с ним рядом. Он тоже меня понимает, – девушка на мгновение испугалась, – что, если он играет? В КГБ знают обо мне, но таких вещей им было никак не выяснить. Словно мы с Пауком действительно встречались раньше… – Леона велела себе успокоиться:

– Не встречались, – девушка взобралась наверх, – это совпадение…

На террасе гремел еще сильный голос Неруды. Поэт расхаживал по выбеленным солью корабельным доскам.

Леона застыла на месте.

– Миг брожения, миг зарождения жизни… – пронеслось в голове девушки, – кажется, Пауку нравятся его стихи, – подавшись вперед, Саша даже открыл рот.

– Очень вовремя, – Неруда забрал у Леоны поднос, – пока ты занималась кофе, у нас появились хорошие новости, – он кивнул на Сашу, – его превосходительство президент согласился на интервью. Он приглашает товарища Вербье на завтрак.

– Не вставай, – велел Саше поэт, – вы гости, а я хозяин, – Неруда разлил кофе.

– Одиннадцатого сентября в семь утра, во дворце Ла Монеда.

Тяжелые валы цвета бутылочного стекла с ревом бросались на обросшие водорослями камни набережной. Пена заливала булыжники, затянутые брезентом яхты, мотались под резким ветром. Мокрый чилийский флажок бессильно повис над облупленной дверью закрытого на обед почтового отделения. Моросил надоедливый дождь.