Калле Каспер - Буриданы. Алекс и Марта

Герман приближался, хромая, как всегда. На нем была белая рубашка с короткими рукавами, штаны до колен и сандалии, а на голове – льняная шапочка для защиты от солнца.

– Отец не пришел? – подойдя к Софии, спросил он разочарованно.

София не ответила. Она вручила Герману бумажный кулек, и они сели на скамейку под олеандром. Стрекотали цикады, вдали, перед зданием санатория, стоял автомобиль.

– Что с тобой, почему ты дрожишь? Тебе холодно? Тут ведь жарко, – сказал Герман, открывая кулек.

Он протянул его Софии, но сестра покачала головой.

– Не хочу. Ты не знаешь, что вчера случилось.

– Что же? – спросил Герман равнодушно. Да что там могло случиться!

– К папе приехала любовница. То есть, мы сначала не знали, что это любовница, просто его позвали к воротам. Потом он вернулся и сказал, что должен на пару часов отлучиться. «Конечно, иди, если надо», – сказала мама. Папа ушел, мы еще какое-то время были на пляже, но потом маме стало холодно, и мы пошли в дом. А после ужина мама сказала, что все должны сразу идти спать. Я хотела дождаться папу, но мама не позволила. Мне совсем не спалось, я слушала, как шумит море, и вдруг услышала папины шаги. Потом они стали разговаривать. «У тебя любовница?», – спросила мама? «Откуда ты это взяла?» – удивился папа. «А кто за тобой заходил?» – «Ах, это! Да один деловой партнер просил помочь своей сестре», – объяснил папа. «Не ври», – сказала мама, – «я давно знаю, что у тебя любовница.» «Никого у меня нет!» – возразил папа. «Алекс, повторяю, не лги! Больше всего я ненавижу ложь», – не уступала мама. Папа долго молчал, а потом сказал: «Хорошо, предположим, что у меня есть любовница, только предположим, потому что на самом деле никого у меня нет. И что бы от этого изменилось? Ты же знаешь, что на самом деле я люблю только тебя». И тут мама заплакала, я никогда не слышала, чтобы она так плакала, это было еще страшнее, чем тогда, когда погиб Рудольф. Отец пытался ее успокоить, но мама закричала: «Уйди, я не хочу тебя больше видеть!»

София замолчала, она по-прежнему дрожала, ее губы подрагивали.

– И он ушел? – спросил Герман.

София покачала головой.

– Нет, он снова стал говорить, что все это мамины выдумки. Дальше я не слышала, потому что они закрылись в спальне. Они еще не вставали, когда я вышла. Я сама взяла со стола пакет, который Василидис для тебя приготовил… Как ты думаешь, отец теперь уйдет от нас?

– Чего ради? – удивился Герман. – Он же сказал, что любит только маму.

– Но если у него есть любовница…

– И что с того?

Герман попытался представить себе, что это такое, иметь любовницу. Это вроде того, как когда медсестра Оля наклонилась над ним и случайно задела его грудью?

Он взял из кулька персик и надкусил. Персик был красный, но внутри еще совсем кислый. Несмотря на это, он доел его, только вокруг косточки оставил немного желтой мякоти. София придвинулась к нему и взяла его за руку.

– А император не приходил?

Опять этот император! Герману он уже надоел, папа с мамой тоже всякий раз спрашивали о нем, а теперь еще и сестра…

– Не приходил, – ответил он резко. – И не придет больше. У него теперь времени нет. Ты что, не знаешь? Началась война.

София не знала, она даже не поняла, что это такое.

– Бобров велел передать родителям, что пока в санатории все останется по-прежнему, – продолжил Герман. – Пусть генералы и солдаты воюют, а больные должны лечиться. Скажешь папе, когда он проснется?

София кивнула. Она как будто уже не дрожала.

Гулкий звук шагов приближался и приближался. Это не солдаты маршировали, похоже было скорее на беспорядочный топот копыт вырвавшихся из загона быков. И кто же это еще, если не животные? Разве достойное называться человеком существо будет бить витрины магазинов, сметать все с прилавков, портить и сжечь товары, над производством которых трудилось множество людей? У Эйнема они осенью разбили и кафельные стены, и зеркальный потолок – за что? Только за то, что кондитер – немец. Война шла не только на фронте, она вывалилась на улицы, и городовые, глазом не моргнув, давали всей этой мерзости происходить и даже подстрекали подонков – а ведь таковые, знал Алекс, на самом деле трусливы, они не возьмут в руки железный прут или булыжник, пока кто-то им не шепнет: «Пошли, сегодня все дозволено!»

Топот был уже совсем близко, на миг Алексу даже померещилось, что он слышит угрожающее, пыхтящее дыхание толпы. Какое счастье, что Марты с детьми нет в Москве! В Ростове все было спокойно, по мнению жены, потому что там жило много немцев, а по мнению Алекса из-за того, что это был беззлобный южный город. Но здесь… Что с ним было в октябре, когда он увидел, как размахивающая иконами и орущая «Боже, царя храни!» толпа атакует магазин Ферейна! Поспешно закрыв контору, он помчался в школу за Германом и Софией, Августа Септембера же отправил домой защищать Марту – будто Август может кого-то защитить. И словно вообще можно защититься, когда на тебя надвигается многотысячная толпа полусумасшедших с остекленевшими взглядами – с каждым из них в отдельности Алекс нашел бы общий язык, но вместе они были неуправляемы.