Калле Каспер - Буриданы. Алекс и Марта

А почему я еду всего лишь на две недели? – подумал Алекс вдруг. – Почему я не могу хоть раз в жизни позволить себе отпуск подлиннее?

Он знал, конечно, почему – чтобы побыстрее вернуться к Татьяне. Связь с ней иногда буквально сводила его с ума, он постоянно проклинал себя за то, что изменяет жене, и клялся покончить с этой историей, но уже на следующий день ноги словно сами несли его к Татьяне. На работе были одни проблемы, дома другие, только у нее он чувствовал, что может на пару часов обо всем забыть. Но теперь разлука с семьей что-то в нем сдвинула. Пошлю-ка я Августу телеграмму, объясню, что делать, решил он, а сам задержусь в Ялте недели на три, а то и на месяц. Подобный перерыв в отношениях мог пойти на пользу и Татьяне, чего ради она тратит свою молодость на женатого мужчину? Алекс не раз спрашивал, неужели у нее нет ухажера помоложе, но Татьяна только смеялась, объясняя, что «мальчишки» ее не интересуют, ей подавай зрелых мужчин. «Но те ведь все уже давно разобраны», – разводил Алекс руками, на что Татьяна отвечала, что ну и пусть, она и не хочет «под чепчик», а собирается жить своей жизнью. Может, если Алекс исчезнет, она образумится и найдет себе кого-то, более подходящего по возрасту?

Проверив, закрыты ли все окна, Алекс остановился на секунду у рояля, нажал на пару клавиш – он любил музыку, жалел, что сам уже стар, чтобы ей учиться, и радовался, что детям повезло больше, чем ему – потом подошел к книжной полке, подумал, что бы такое прихватить в дорогу, выбрал французский роман, который Марта очень хвалила, и название которого, «Опасные связи», напоминало о его собственном положении, сунул в портфель и вышел.

Буря – вот она, желанная или нежеланная, но, позволения не спрашивая, придет, когда вздумает, а не тогда, когда этого хочется тебе, придет и перевернет все, опустошит дом, разобьет окна, снесет крышу, переломает яблони в саду, сорвет с веревок и раздерет в клочья мокрое белье, и тебе надо выбирать, то ли спрятаться от нее в самой дальней комнате или, еще лучше, в подвале, признав, что против стихии человек беспомощен, то ли схватиться за что-нибудь прочное, например, магнолию, растущую у ворот, и держаться, стиснув зубы, поскольку не кто иной, а ты сама, бунтовщица, пригласила ее, буквально умоляла, вопила, что чему-то должно случиться, раз уж жизнь вдруг переполнилась фальшью.

Ничего не предвещало, что это произойдет именно сегодня, синее Черное море лениво плескалось о берег, дыша тяжело, но размеренно, как спящий человек, Алекс и София только что вернулись из санатория, куда ходили навещать Германа, сидели на песке и отдыхали перед тем, как идти купаться, Виктория не давала отцу покоя, все лезла ему на спину, Эрвин читал книгу, а Лидия, переваливаясь, бродила по одеялу, падая и снова поднимаясь, вдали же, как нередко, белел одинокий парус – Василидис ловил рыбу, чтобы было, чем кормить отдыхающих – и вдруг прибежала загорелая хозяйская дочка, которая учила Софию всяким глупостям, и сообщила, что какая-та барышня спрашивает Алекса. И Алекс, такой спокойный, почти что беззаботный, хладнокровный Алекс, встревожился, искусственно удивился: «Неужели меня?», нервно встал и побрел – такой походкой, что ты, Марта, впервые поняла смысл выражения «поджал хвост».

И немедленно вспомнились все события последнего года, пробежали перед глазами, словно ханжонковский киносеанс – натянуто веселое настроение Алекса, его чрезмерная сердечность, все более дорогие подарки, все более отчужденные объятия, словно и не тебя он обнимает, а кого-то другого, словом, все, что ты по неопытности и по легковерию считала странным побочным продуктом идущих в гору дел или, по крайней мере, временным и малоопасным влиянием московских улиц, полных искушений, но в чем умная женщина сразу распознала бы вульгарное предательство. « Traditore! » Кто traditore , вопроса не было – но вот кто эта donna , которая осмелилась нарушить ваш покой даже здесь, на берегу солнечного моря, почти на елисейских полях, куда любовницам, по неписаному закону, дорога открыта лишь в том случае, когда сама жена уехала в Ниццу развлекаться? Она не знала, кто она, и хотя и желала узнать, гордость не позволила встать – дети не должны были видеть, как она из-за какой-то паршивой вертихвостки отводит взгляд от моря. Эрвин по-прежнему читал книгу, Виктория, которой Алекс запретил идти за ним, словно в отместку, вбежала по колени в воду, Лидия села, взяла погремушку, засунула ее в рот и теперь вдумчиво грызла – и только София, самая старшая, казалось, что-то поняла, подошла и неожиданно обняла мать, что она, не слишком эмоциональная, делала редко. Дочь пахла солнцем и абрикосами, надо было надеяться, что она не услышит, как у мамы – в такую жару! – стучат зубы, только от чего, от возбуждения или от гнева? Или вовсе от опьянения?