Леонид Корнюшин: На распутье

— Ты многого хочешь, княже: о пособленье твоих воровских казаков нижегородскому ополчению нам известно! Михаила на трон зовет народ!

Трубецкой заявил:

— Вы, господа, не надейтесь: покуда я жив, Филаретову щенку не видать трону!

Рязанский архиепископ Феодорит, воздев крест, возвестил зычным басом:

— Понеже Богу угодно, господа выборные, чтобы свершилось по древнему чину, оно значит, что ближе всех к престолу стоит Михайла Федорыч Романов.

Архимандрит Новоспасского монастыря Иосиф согласился с ним:

— Другого, окромя Михаила, никого нету, так.

Князь Пожарский сидел в углу, не влезал в свару. На одном из соборов сказал:

— Должно согласие всех бояр, и царь не может быть казацким. А отрок Романов в плохих делах не замешан, отец же его Филарет свое темное тушинское патриаршество искупил под Смоленском. Так пусть решат не одни казаки, но будет воля всего земства.

Дело отложили на две недели — до съезда всех выборных и бояр. Над Москвой косматыми ведьмами неслись вьюги, февраль забил распутни и стогны большим снегом.

Грызлись и местничали, вражда сделалась невыносимою. Целые оравы подкупщиков, лазутчиков бояр, шныряли по Москве, каждый гнул за своего. Москва кипела, как бочка с раскаленной смолою, по рукам ходили подметные грамоты, одна поганее другой. И все же, как ни усердствовали Трубецкой с Мстиславским и вся их партия, 21 февраля, в первое воскресенье Великопостной седмицы, на последнем соборе партия Романовых переважила, Михаила Федоровича Романова превозгласили царем.

На Лобное место поднялись рязанский архиепископ Феодорит, келарь Авраамий Палицын, Новоспасский архимандрит Иосиф и боярин Василий Морозов. Красная площадь кипела народом. Виднелись кресты и хоругви, великое торжество и вместе смятение угадывались в народе.

— Братие! Православные! Дети мои! — прокричал, натужась, старец Авраамий. — Нам иноземный и выборный царь не надобен. Михаил Романов еще допрежь рождения Богом наречен царем. Кого же вы хотите в цари?

Все сборище в один голос закричало:

— Хотим Михаила Федоровича Романова!

В Троице под звон колоколов нового юного царя встретил весь родовитый слой боярства, впереди, не позволяя никому обойти себя, стоял в трех богатейших шубах Мстиславский, прел во многошубье Иван Воротынский, сверкал золотыми ризами духовный синклит.

…Москва курилась душистым ладаном, в соборах жарко пылали свечи, золотом сверкал иконостас, и все плыл малиновый, согревающий православную душу колокольный звон. Очистясь пред алтарями от пагубы и скверны, Москва присягала царю новой династии {41} 41 Москва присягала царю новой династии. — Царь Михаил Федорович Романов был избран на царство Земским собором 21 февраля 1613 г. .

Коронация шла по древнему чину, архиепископ Феодорит говорил поучения, густо горели, озаряя Успенский, свечи, стояло сановитое боярство, ближе всех к царскому месту — желчный, надменный Федор Мстиславский, то и дело потряхивал маленькой головой. Прошлое уже не вызывало стыда — великородство спасало от всех превратностей. Ощупывали дерзкими взглядами Трубецкой, Салтыковы, Федор Шереметев, Черкасский, новый постельничий Константин Михалков, царицына родня — все они густо теснились к шатру, в коем сидел, обмирая от страха, юный царь… Взопрев от духоты, от славы, от блеска, Михаил мигал телячьими глазами. Густо пылали зарева свечей. Не меньше двух десятков в крепком теле дьяконов в голубых разводьях ладана слаженно взмахивали медными кадилами. На левом клиросе редкой красоты патриарший хор славил на многие лета нового государя. Главу его увенчали Мономаховою шапкою. Князь Пожарский, задвинутый в угол, стоял, однако, с полным достоинством, не опустил взгляд, когда встретился с нагловатыми глазами Бориса Салтыкова. Крестный ход, сопровождаемый мощным хором, засверкал хоругвями, крестами, слюдяными фонарями, золотом риз… Архиепископ Феодорит поднес к молоденькому царю тяжелый, в темном окладе образ Казанской Богородицы, зычно прогудел:

— Прими, государь, пред образом Пречистой под свою руку чадо свое сиротское.

Сзади надавил сильный возглас:

— Да здравствует царь Москвы Михаил!

Князь Пожарский, пожалованный царем боярином, был спокоен, не терзался и не тревожился, выполнивши свое главное земное предназначение, — Россия была спасена, выше же этого стоял в недосягаемости лишь Бог. «Всякое деяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше…»