Екатерина Люмьер - Хрупкость

Люмьер налил Жозефине в бокал прохладного розового вина.

– В этом и дело. Он начал говорить мне, что ему близко то, почему Венсан сбежал в свое время из дома. Он думал, что найдет поддержку во мне, но я провел с ним серьезный разговор, насколько эта идея глупа и неприемлема, и он расплакался, словно бы то, что он говорил, не имело ничего общего с его настоящими желаниями, насколько я могу судить, потому что потом он стал говорить, что не хотел бы всего того, что я ему рассказал.

Люмьер поджал губы, а потом тяжело вздохнул и добавил:

– Боюсь, это возраст, когда оно может начать проявляться. Точнее, оно уже начало.

Она сделала глоток и с болью посмотрела на Виктора.

– Вы уверены? Он растет, его тело меняется, и это может сбивать его с толку. Быть может, он переутомился или слишком расчувствовался. Вы уверены, что это та же самая болезнь?

– В этом нельзя быть уверенным. Но вам не показалось странным, что он слишком умный с самого детства? В четыре года со мной за несколько десятков дней он полностью освоил клавиатуру рояля.

– Он всегда был способным и любознательным, но мы никогда не считали это чем-то плохим, – вставил Анри.

– Вдумайтесь, Анри. Он говорит на двух иностранных языках, владеет фортепиано, скрипкой и арфой. Он пишет музыку, которая, пусть не идеальна, но имеет такой громадный потенциал. И ему всего тринадцать лет.

– У мальчика много увлечений, но вы правы он, пожалуй, действительно очень умен. Однако это не делает его сумасшедшим, – Анри говорил уверенно, хотя руки его дрожали.

– Венсан тоже был умен. А потому умудрился убить целую семью и не попасться на глаза ни одной живой душе. – Виктор допил кофе и покачал головой. – Анри, поймите, пожалуйста, что я никогда не стал бы поднимать шум из ничего.

– Если допустить, только допустить, что вы правы, то что мы можем сделать сейчас?

Анри откинулся на спинку стула и убрал руки со стола. Ничто не должно было выдавать то, насколько в действительности он был встревожен.

– Наблюдать. Быть рядом настолько, насколько это возможно, стараясь не навлечь на себя его гнев. Учеба закончится, и он приедет в Пиенцу на лето, там я буду с ним разговаривать и заниматься, а также постоянно присматривать.

Анри вздохнул и покачал головой. Он посмотрел на жену, которая все еще была бледна, а затем перевел взгляд на Виктора.

– Будем надеяться, что подобное больше не повторится.

– У меня никаких надежд не осталось в этой жизни, герцог. – Виктор невесело усмехнулся и посмотрел на Анри со всей серьезностью. – Вчера он спросил у меня, кто такой Себастьян и почему он умер. Я ему не сказал.

– Он не должен узнать, – серьезно произнесла Жозефина. – Это разобьёт ему сердце. Возможно, общение с Венсаном плохо сказалось на нем. Но он был так рад, когда рассказывал нам об этом. Не стоит давать мальчику лишних поводов для волнения. Если он снова будет говорить странные вещи, сразу сообщайте нам. Мы справимся с этим. Я уверена.

Виктор кивнул.

– По крайней мере постараемся.

Люмьер оплатил счет и спросил напоследок:

– Могу ли я ожидать вас в оперном театре на премьере моего балета?

– Конечно, мы с удовольствием придем. – Жозефина подарила ему улыбку.

– Я рад. Прошу меня простить, у меня срочная встреча с инвестором из Восточной Европы. Прошу вас, все уже оплачено, что бы вы ни заказали. Пожалуйста, отужинайте в знак моего к вам уважения.

Анри проговорил слова благодарности и кивнул Виктору. Когда Люмьер покинул ресторан, он повернулся к жене и полным боли голосом спросил:

– Что же мы будем делать?

Она опустила голову и чуть слышно всхлипнула.

– Я не перенесу, если все повторится.

Но Виктор не отправился ни на какую встречу. Он поехал на Пер-Лашез, несмотря ни на погоду, ни на поздний вечер. Стоя внутри холодного склепа, где на могильной плите с любимым и родным именем лежал букет свежих – вчерашних – цветов, он только и мог спрашивать:

– Что мне делать? Как уберечь, как спасти, как помочь?

Но тишина молчала.

Прошло два года. Аньель из застенчивого мальчика превратился в красивого юношу. Он все также много времени уделял музыке и танцу, но делал это без прежнего рвения и усердия. Теперь все чаще его можно было застать с книгой в руках. С необычайным интересом он брался за изучение самых разных дисциплин, однако, не дойдя до середины, он откладывал изучаемый трактат и брался за новый, очень далекий по своей тематике от предыдущего. В его голове блуждало множество мыслей и иногда они становились столь громкими, что, казалось, заглушали все вокруг. Однако, боясь того, что его не поймут, он больше не говорил об этом.