Екатерина Люмьер - Хрупкость

Тот притворно закатил глаза и вздохнул.

– Я надеялся, ты меня поймешь.

В его голосе слышалось разочарование. Люмьер серьезно на него посмотрел и ничего не сказал. Он встал из воды, вышел из ванной и накинул на плечи халат из тонкого льна, и все-таки произнес:

– Тогда поступай как хочешь. И не питай ложных надежд.

Его голос звучал хоть и спокойно, но с некой толикой скрытого раздражения. Аньель обиженно посмотрел на Виктора и принялся тоже одеваться. Обычно он всегда находил с ним общий язык, но в этот вечер, казалось, все шло наперекосяк. Позже, оказавшись в своей комнате, он долго лежал в кровати без сна, обдумывая все, что произошло за день. Он проклинал себя за то, что рассказал Люмьеру, что его сердце несвободно. Теперь ему придется быть крайне осторожным в своих мыслях и чувствах. А также он винил себя за тот разговор, который состоялся между ними в ванной комнате. В тот момент он чувствовал, что говорит кто-то другой, а не он. И это пугало его.

К Люмьеру же сон не шел, а потому он сидел в музыкальном зале и играл. Было еще не так поздно, но Виктор чувствовал себя устало. Пальцы перебирали клавиши в некоем романсе, отдаленно напоминавшем средневековые мотивы. Он чувствовал, что между ним и Аньелем проступают разногласия, свойственные возрасту мальчика, ведь его годы – самое время, чтобы не слушаться старших, перечить им и поступать по-своему. Давно ли ему самому было столько лет, когда хотелось делать вещи, никого не слушаясь? Конечно, такие моменты были, но с того возраста он уже был предоставлен сам себе и постоянно занимался в театре, что на любые шалости ему не хватало ни времени, ни желания. Каждый день тогда состоял из репетиций и классов, когда его воспитывали для выхода на большую сцену Ле Пелетье. У Виктора до определенного возраста вовсе не было такого слова как «не хочу». Он был должен. Ради себя. Ради матери. Ради лучшей жизни.

Дети аристократов были избалованы, и Венсан был тому примером. Детское желание сбежать, какое сейчас проявлялось у Аньеля, не приводило ни к чему хорошему. Они не умели зарабатывать на жизнь, совершенно не умели о себе заботиться и вообще не знали настоящего сложного существования. Люмьер усмехнулся – к нему пришла мысль.

Спустя десять минут он постучался в комнату к Аньелю. Тот вздрогнул и сел в кровати.

– Войдите, – произнес он громко.

Люмьер вошел, но особо проходить в комнату не стал.

– Ты хочешь взрослой жизни отдельно от бабушки и дедушки? Что насчет того, чтобы две недели прожить и проработать в оперном театре одному?

– А как же школа? – задал встречный вопрос Аньель.

– Придется либо чем-то жертвовать, либо совмещать, либо искать варианты.

– Я бы мог что-то делать после занятий, – с сомнением произнес мальчик, вспоминая свое загруженное расписание.

– Нет, милый мой, в самостоятельной жизни нет элитных школ для детей аристократов. Нет личного расписания. Нет слов «не хочу», «не могу» и «не буду». Только не в твоем возрасте. – Виктор звучал очень строго. – Ты хоть раз думал, как жил твой отец «самостоятельно»? Как он умудрялся не есть по три, а то и больше дней. Как терял сознание от голода. А в студии, где он жил, был такой холод и сквозняк, что я не представляю, как он не умер от такой жизни.

– Я не задумывался, – тихо проговорил Аньель, подтягивая колени к груди. В этот момент он чувствовал, что хочет исчезнуть.

Люмьер прошел и сел на край кровати Аньеля.

– Я жил в оперном театре с пяти лет. С пяти, Аньель. Ел то, что ели все, был ребенком закулисных помещений, а моя мать с утра до ночи работала белошвейкой – украшала костюмы артистов. С шестнадцати лет я работал на сцене сам. Каждый чертов день. У меня был лишь понедельник, когда я мог просто полежать или пройтись по городу. А все остальное время с утра до ночи я занимался танцем. И платили мне столько, сколько ты получаешь на карманные расходы в день в лучшем случае. И когда я стал первым солистом, то получал сто франков в месяц. Аньель, я отписал тебе в год, равно как и твоя семья, по тысяче в месяц, чтобы ты мог позволять себе покупать интересные вещи и узнавать новое. Что ты знаешь об обычной жизни вдали от семьи? Что ты хочешь? Мифическую свободу?

Слушая Люмьера, Аньель почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

– Я ничего не хочу, – сказал он решительно.

Виктор покачал головой и тяжело вздохнул.

– Ты пойми, что твои бабушка с дедушкой едва не лишились собственного сына. Ты – все, что у них есть. И все, что есть у меня.