Ирэн Фрэн - Клеопатра

И ведь она вовсе не жадная, скорее наоборот: ей нравится тратить деньги, жить в роскоши, она — истинная царевна из дома Лагидов; но она любит эффективно вести дела, получать прибыль. В этом увлечении она дошла до того, что организовала ткацкую мастерскую, где выделывают эти маленькие изысканные ковры, которые можно купить только в Золотом городе. Она продает их в Италии, и с большой выгодой. Она даже подумывает о том, чтобы нанять римлянина, который руководил бы ее маленьким предприятием. В общем, она настоящая дочь Александрии. Тем не менее горожане ее не любят. В их глазах она остается «наследницей», дочерью своего отца. И потом, за ней тянется шлейф тайны.

Утверждают, например, что ей уже мало Библиотеки, что она зачастила в лаборатории Мусейона — так, по крайней мере, говорят люди; и добавляют, что она ходит туда не для того, чтобы корпеть над правилами грамматики или, как ее прабабки, получать от рифмоплетов стихи во славу своих прекрасных волос. Она там познакомилась, шепчутся горожане, с учеными, которые препарируют трупы; она склоняется над телами приговоренных к смерти, телами, которые еще трепещут, когда из них вырывают внутренности. Она будто бы и сама занимается подобными вещами: пробует яды на всяких несчастных; увлеченно наблюдает за приемами бальзамировщиков; посещает их мастерские, чтобы вдыхать запахи их эссенций, учиться правильно дозировать соль, предохраняющую от гниения плоть усопших, обращаться с маленькими и большими крюками, с помощью которых извлекают внутренности. Что это — правда или пустые слухи, подпитываемые каждодневным зрелищем ее вездесущей, кипучей активности? Мы этого не знаем. Ясно одно: ее неудержимо влекли к себе и загадки жизни, и тайны смерти. Оттого и возникла темная аура, которая повсюду следовала за ней; может, эта аура и породила ту последнюю легенду, что придумали о Клеопатре греки Александрии: будто бы она раскрыла самый древний секрет фараонов и научилась делать золото из ничего.

Но это все вздор, бредни, придуманные городом, который никогда не испытывал недостатка в сказках. Золото Черной земли [38] «Черной землей» древние египтяне называли Египет — в противоположность «Красной земле», то есть пустыням, чужеземным странам. … Весь мир знает, откуда оно берется: из пота феллахов, гнущих спину над своими полями. Египетские деревни — вот ее истинное наследство, вот чем заняты ее мысли. Ее планы просты: убрать коррумпированных чиновников, вернуть землепашцев к их труду, отрегулировать хрупкий механизм водоснабжения, ежегодно приносящий Египту его богатства, очистить заброшенные каналы, починить плотины, выкопать новые колодцы, наконец, пополнить свою казну и никогда, ни при каких обстоятельствах не повторять ошибку Флейтиста — не править во вред своему народу. Она хочет стать Любимой, царицей полей, владычицей Дельты, оазисов, Фаюма, Сивы, Верхнего и Нижнего Египта, Крокодилополя, Навкратиса, Гермонтиса, Абидоса, Фив, области первых порогов, острова Филе. Она будет получать прошения, вершить суд, опираться на бритоголовых жрецов в одеяниях из льна, восстанавливать храмы; и, когда завоюет любовь египтян, повторит то, что сделал Александр в Персии и у границ Индии: заставит своих греческих подданных смешаться с коренными египтянами, слиться с ними в единую расу.

Это грандиозная задача, придется все переделывать заново, снизу доверху. Нужно будет, как во времена расцвета Птолемеев, отправить корабли на штурм Красного моря, к берегам Африки и Индии; вновь проложить караванные пути, вспомнить о дорогах к Пальмире, к лежащей на востоке Петре, к Мероэ. Конечная цель не изменилась: это власть над всем земным кругом, великая мечта Александра. Не может быть и речи о том, чтобы уступить мировое господство Риму.

Потому что, в конце концов, несмотря даже на то, что Флейтист оставит ей опустошенную страну, Египет все равно остается самым богатым царством во всем Средиземноморье, а Александрия — самой большой копилкой во всех обитаемых землях. Рабирий и Габиний прекрасно это поняли, когда грабили страну, чтобы возместить убытки, которые они понесли, восстанавливая Флейтиста в его правах. Римский банкир даже не пытался соблюсти хотя бы внешнюю видимость приличий: он объявил себя министром финансов. Благодаря этому и при поддержке Габиния с его грозными солдатами он взял Египет в железные тиски и выкачал из несчастных феллахов такие суммы, что по прошествии года Флейтист был вынужден заключить его в тюрьму, а потом вышвырнуть из страны. Сами римляне были потрясены, так как их все-таки воспитывали в понятиях справедливости. Банкир Рабирий отделался сравнительно легко, в отличие от Габиния, которого ожидало более суровое наказание: изгнание и штраф размером в десять тысяч талантов; это была в точности та сумма, которую обещал ему Флейтист, — и которую римлянин, несомненно, успел собрать.