Ирэн Фрэн - Клеопатра

Он был ее отцом, и она его любила — редкое исключение в роду, прославившемся отцеубийствами. Она любила его и страдала, когда ему наносили обиды. Чем больше взрослела, тем больше страдала. А он — он с каждым годом все сильнее любил ее.

Когда ей исполнилось десять, ему было около сорока; несомненно, именно поэтому она никогда не боялась любовных отношений с мужчинами, чей возраст намного превышал ее собственный, скорее даже искала подобных связей: ведь первый взрослый мужчина в ее жизни проявлял к ней такую нежность. Даже когда отец разделил свое ложе с новой женщиной, даже когда эта наложница родила ему дочь, а потом двух долгожданных сыновей, его любимицей осталась Клеопатра, девочка, ничем не выделявшаяся в династическом списке Клеопатр: ее не назвали ни Благодетельницей, ни Божественной, ни Луной, ни тем более Великолепной. А между тем она очень рано стала его избранницей, его самым любимым ребенком. Потому что чувствовала, что такое страх и печаль, прежде чем узнала выражающие эти понятия слова. Это было молчаливое целомудренное сообщничество, сдержанность двух существ, которые признали друг друга, но не идут дальше этого признания.

Следует отдать должное Флейтисту: до нас не дошло ни одного свидетельства, ни одного слуха, позволяющего предположить, что он хоть раз допустил какую-то непристойность в отношении своей третьей дочери — или других дочерей. А ведь александрийцы с готовностью обливали его грязью, тем более что Флейтист не отказывал себе в удовольствиях и с равным пылом преследовал девушек и мальчиков. Инцест как таковой его не страшил: женившись на своей сестре, в соответствии с обычаями династии, он лихо сделал ей троих детей. Однако оставшись вдовцом и имея под рукой уже довольно взрослую старшую дочь, которая могла бы родить ему сыновей и тем обеспечить продолжение рода, он предпочел положиться в этом смысле на любовницу. Такое поведение в семье Лагидов было новшеством.

Зато вполне традиционной можно считать ненависть, которую возбуждали у сестер Клеопатры ее дружеские отношения с отцом. Эта ненависть не проявилась сразу, она ждала своего часа, долго созревала в удушливой атмосфере дворца.

Взрослея, девочка получала первые уроки хитрости, училась пользоваться оружием, которое впоследствии станет для нее столь ценным, — скрытностью.

Но только возможно ли замаскировать любовь, когда она взаимна, обуздать то, что не поддается обузданию, утаить существование секретного кода, который с самого начала придумывают для себя любящие и который навсегда остается недоступным для других? Как и взаимная привязанность отца и дочери, ненависть, которой отвечали на нее сестры Клеопатры, созревала в тишине; до поры, когда представился случай проявить ее, эта ненависть подпитывалась лишенной воображения злобой и в ней медленно, постепенно конденсировался ад. Но с чего, в конце концов, все началось? Береника, Клеопатра Великолепная и маленькая Арсиноя невзлюбили свою сестру, потому что она была любимицей отца, или, наоборот, она стала его любимицей, потому что не походила ни на Великолепную, ни на Беренику, ни на Арсиною? Предпочел ли ее Флейтист всем остальным, потому что она была самой способной из них, или же она стала самой способной, потому что ее больше любили? А может, родившись третьим ребенком в семье, причем третьей девочкой, и чувствуя, что отец обманулся в своих надеждах, она захотела любой ценой доказать, что ни в чем не уступает мальчику, которого он ждал? Захотела стать сильной, умелой, лучшей во всем? А ведь известно: чтобы завоевать привязанность отца, есть только один способ — постараться походить на него.

Она с самого начала и выбрала этот путь: ее великие мечты сперва были мечтами Флейтиста, но она никогда от них не отрекалась и, именно подражая в этом отцу, стала Неподражаемой. Можно подумать, еще будучи маленьким ребенком, она поняла свое имя буквально: решила, что, как только получит хоть какую-то власть, станет славой своего отца — она одна; а все остальные, несмотря на свои жалкие потуги, никогда ничего к этой славе не прибавят, даже младшие братья, которые имеют преимущества перед ней на пути к трону.

Она не пыталась их оттеснить, сама хронология складывалась в ее пользу: ей было девять, когда родился первый мальчик, и одиннадцать, когда появился на свет второй; к тому времени она стала живым, схватывающим все на лету подростком и уже успела завоевать сердце Флейтиста. Эти младенцы не представляли для нее угрозы, попытки причинить ей вред могли исходить только от женщин.