Александр Говоров - Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года

— Морра фуэнтес! — в сердцах произнес Девиер, что в очень приблизительном смысле означало «клянусь мертвецами», и это было единственное выражение, которое он вынес из общества флибустьеров и каперов в той далекой его жизни. — Морра фуэнтес! За что я тебе, лоботрясу, полтину в месяц плачу!

Карлик, утерев нос, поднялся на цыпочки, чтобы быть наравне с ухом генерал-полицеймейстера.

— Дай мне сто пятьдесят рублей, и я тебе такое расскажу!

— Нулишка, ты что? — вымолвил удивленный Девиер.

— Без прозвищ, дядя, — заявил Нулишка. — Я крещен по православному чину.

— М-да!.. — Девиер полез в кармашек за спасительной табакеркой. — Правда, правда… Я же присутствовал при бракосочетании твоего батюшки, царского карлы Иакова. Как же, как же! Тридцать два карла и карлицы, даже поп был подобран карличок, Стало быть, ты Яковлич, а имя как твое?

— A у нас в слободке, — распалялся карлик, — супостат один есть, издеватель. Евмолпий Холявин, гвардии сержант. Так он меня именует знаешь как? Никтон Ничтожевич Пустоместов, вот! Требую его немедленно исказнить!

— Ладно, ладно, — успокаивал Девиер. — Мы до него еще доберемся. Так как же тебя именуют? Вонифатий? Вот и чудненько, Вонифатий Яковлич, вот тебе моя рука.

Многоопытнейший генерал-полицеймейстер знал, что лишнее уважение ничего не стоит, зато сторицей окупается. Взять того же Нулишку, хоть он и числится за Кунсткамерой, но постоянно к царице бегает, подачки просит — ведь он ее крестник.

— А ну-ка, уважаемый Вонифатий Яковлич, сядем-ка рядком да поговорим ладком. Так на что тебе нужны те сто пятьдесят рублей?

Через полчаса генерал-полицеймейстер обладал такими сведениями, что еле мог усидеть на месте. Но приходилось изображать из себя барина, разомлевшего от жары и скуки.

— Куриозно ты говоришь, братец, — зевнул он, потягиваясь. — Заходи на будущей неделе, мы все это в тетрадочку запишем и государыне представим, развлечения ради. Что же касается ста пятидесяти рублей, кои ты просишь на выкуп невесты… Почему бы и нет? Я велю казначейскому писчику, чтобы он тебе выдал из сумм, отобранных у разбойников. Только ты впредь веди себя разумно, сюда открыто не суйся, а мне все своевременно передавай, как было у нас условлено. На, лови!

И он, в виде задатка, кинул ему серебряную монету, блеснувшую, будто рыбка.

— Ой, гривенник! — в восторге закричал Нулишка, ловя ее на лету.

И как только он, пробуя монетку на зуб, выскочил за дверь, генерал-полицеймейстер стал скликать своих помощников. Кибитку, коляску, фуру? Нет, шлюпку, и обязательно под тентом! Аудитор Курицын, захватить епанчи [32] Епанча — плащ. и черные полумаски!

Но тут генерал-полицеймейстер заметил, что дежурный сотский, еще покачиваясь от давешнего пароксизмуса, желает что-то доложить.

— Говори, морра фуэнтес!

— От красава… Коса досюда, yx!

— Что красава, коса ух?

— К вам желают-с… Уединенции просят.

Чутье сыщика подсказывало Девиеру, что и эта визитация неспроста.

— Веди!

Но это была посетительница совсем иного склада. Рослая, действительно с косою ниже пояса, она тщательно вытирала о половик босые ноги.

В присутствие набилось множество чинов — земские старосты, угодные люди, тайные подсыльщики. Они подтрунивали над девушкой, спрашивали, из какой кожи у нее подошвы — из яловой или из сафьяна.

Наконец генерал-полицеймейстер, на ходу решив самые срочные дела, велел всем выйти вон.

— Сказывай-ка, красавица, — сказал он, когда дверь захлопнулась за последним из чинов, — ведь это ты невеста академического карлы, которую он хочет выкупить за сто пятьдесят рублен?

— Он все врет! — закричала Алена.

— Вот как? — притворно удивился Девиер. — А я думал, что угадал.

В крайнем возмущении, которое придало ясность ее доводам, она рассказала о внезапном исчезновении господина Тузова, корпорала градского баталиона.

— Не так скоро, не так скоро… — удержал ее Девиер. — Сядь-ка на этот стульчик. Садись, не бойся, это еще не пыточный станок. Да зови меня просто Антон Мануилович…

И под его умелым управлением она стала рассказывать обстоятельно — кто есть кто в Кунсткамере, о чем судачат на завалинке, каков-таков вольный дом, где царствует деревянный король Фарабуш.

«А ведь надул меня паршивец карлик, — думал Девиер, поигрывая табакеркой. — Получается, что английского резидента к академику пригласил не кто иной, как сам этот Нулишка. Тот же карлик шпионил за Тузовым и за Аленой, а с какой целью? Только ли из ревности?»