Николай Кикешев - Встань и иди

Через час над ней пролетел самолет-ретранслятор Ан-26, который командование округа использовало для связи с войсками. Со штаба армии начали через каждые десять минут запрашивать о местонахождении батальона. Зубов сначала докладывал обстановку, затем ему это надоело, и он передал Григорию:

– Поддерживай связь с этими м… сам. Вроде мне здесь делать больше нечего.

Переполох в эфире был вызван тем, что с батальоном решил связаться командующий Туркестанским округом генерал-полковник Максимов. Понимая, как поднимает боевой дух солдат дружеское участие начальства, он взял себе за правило беседовать по радиотелефону из кабинета в Ташкенте непосредственно с командиром роты или взвода, сидящим высоко в афганских горах где-нибудь в окопе боевого охранения или участвующим в операции. В этот раз он решил побеседовать со спецназовцами.

Григория предупредили о важном корреспонденте, и вскоре сквозь шорох эфира до него донесся хрипловатый голос:

– Как там у тебя дела, сынок?

– Все нормально, товарищ командующий.

– Где вы находитесь?

– Движемся колонной, примерно в пятнадцати километрах от кишлака Сурубай.

– А поточнее? Какие рядом кишлаки?

– Товарищ командующий, кончилась карта, и я не могу точно указать наше местоположение, – чистосердечно признался Григорий.

– Как, кончилась карта? – в голосе командующего появились стальные нотки. – В каком же направлении вы двигаетесь?

– Точно не знаю. Командир батальона сказал, что будем брать склад.

– А где комбат?

Он возглавляет колонну.

– Пусть войдет в связь.

Но как Григорий ни старался, дозваться Зубова не мог.

– Товарищ капитан, – тон у командующего был недовольный, – что же это у вас за управление такое: карты нет, где находитесь, не знаете. Еще влезете на свою голову. Передайте комбату мой приказ: возвращайтесь в батальон и ждите комиссию. У вас потому и потери, что командование никудышное.

– Есть! – упавшим голосом ответил Григорий, осознавая, что стал причиной очередных неприятностей. На душе вдруг стало пусто и гадко.

Как Боков и предполагал, комбат сидел на БРДМ, бросив шлемофон на сиденье, и грохот двигателя заглушал рацию.

Колонна вернулась в Сурубай к полудню. Кишлак догорал. Изредка, то тут, то там бухали танковые пушки, раздирали горячий воздух пулеметные очереди. Солдаты расстреливали домашний скот, вьючных животных. Григорий возмутился – в нем вдруг проснулась заложенная в генах крестьянская рачительность. «Чем добру пропадать, так пусть лучше скот пойдет на кормежку солдатам». Два «Урала» съехали в вымоину. С десяток мулов, ишаков и овец загнали в кузов. Изрядно повозились с бурым быком. Костеря на чем свет бедное животное, солдаты все же затолкали его в кузов.

Основная колонна давно ушла в Джелалабад, а Боков медленно ехал в обозе, где волоком тащили «разутую» БМП. В пути бык вдруг сиганул через борт грузовика и задал стрекача. Но на голом плато укрыться ему было негде. «Урал» быстро нагнал животное, солдат набросил на его шею веревку для связывания пленных. Бык утихомирился, стоял, понурив лобастую голову с белой звездочкой посередине, тяжело поводя впалыми от бескормицы боками. Как его теперь заволочь в кузов – не представлял никто. Но расставаться с живым трофеем было жалко. Его обвязали веревками и с трудом втащили в кузов…

В батальоне их ждала комиссия – тринадцать полковников из штаба округа и армии. Зубов сразу сообразил, что дело пахнет жареным, заскочил на БРДМ с телохранителями и Рексом, крикнул на ходу:

– Боков, я поехал за развединформацией, а ты доложишь комиссии. Виноват в этой заварухе, сам и отдувайся.

У комбата было немало веских оснований для того, чтобы держаться подальше от проверяющих. Несмотря на его кипучую деятельность, дела в батальоне шли неважно. Взводы и роты день и ночь метались за призрачными тенями американских советников, которые вроде бы ходили вместе с мятежными отрядами. В этих метаниях подрывалась техника, гибли люди. Выходы практически не готовились.

Зубов раньше был политработником, прекрасным спортсменом и добился должности комбата тем, что умело организовывал показные занятия по рукопашному бою для начальства и заезжих журналистов. Тактику он не знал и не любил. Был уверен, что вполне достаточно его героического примера, чтобы подчиненные тоже действовали героически. А в последние дни у него возникло подозрение, что причина всех неудач – предательство офицеров штаба армии. Говорил об этом подчиненным без тени сомнения и требовал от Бокова, чтобы тот давал в штаб заведомо ложную информацию о месте предстоящих боевых действий подразделений батальона. А тот вполне отчетливо представлял последствия неудачи: комбат снова открестится, как это случилось со злополучным походом за дэшэка, а он будет крайним. Отвечать за сумасбродство Зубова Григорий не хотел, и он напечатал кипу бланков документов. Как только комбат собирался в очередной поход, подсовывал их ему на подпись.