Клабунд - Борджиа

Тут ребенок еще больше искривил свое пока еще сморщенное старческое личико, так что стал выглядеть как смятая невидимой рукой пергаментная бумага. Потом у крохотного существа внезапно приоткрылись склеенные глазки, как узкие щелочки. Существо, казалось, хотело рассмотреть через приоткрытые веки толстого, большого человека, который стоял перед ним.

«Ты ― мой отец? ― спрашивало оно удивленно. ― Думал ли ты обо мне, когда ты создавал меня? Хотел ли ты создать человека твоей нечистой крови? Или, может быть, ты хотел чего-то прелестного, прекрасного, мягкого, нежного, благородного, обладателя всех тех качеств, которые чужды тебе и твоей семье? Хотел ли ты пережить себя самого, оставить след в Вечности, в этом стремительном вихре Времени, или ты скоро выбросишь и забудешь меня, как завявший цветок?»

Глаза ребенка спрашивали, не надеясь получить ответ. Они светились неопределенным серебристым блеском, и еще нельзя было понять, будут ли это синие, коричневые или черные глаза.

В седьмой день рождения Чезаре Родриго Борджиа явился в комнату сына, чтобы разбудить его отцовским поцелуем.

Адриана Мила, тетка, принесла кукурузный пирог, в котором горели семь свечей, подозрительно похожих на фаллус. Родриго держал в руке пергаментный свиток.

Мальчик, еще совсем сонный, протянул к нему руки.

– Ты все это получишь, мой маленький сын, ты получишь все это и впридачу все, что записано в этой бумаге.

И Родриго Борджиа развернул свиток и начал читать:

«Все доходы пребендов (9)и должность каноника собора Валенсии даруются Синьору Чезаре Борджиа».

– Отныне ты: Синьор Чезаре Борджиа! ― гордо произнес отец и прикоснулся ко лбу сына. ― Синьор Чезаре Борджиа назначается казначеем Картахены. ― Казначей Картахены ― это ты. ― Родриго рассмеялся так, что его обвисшие щеки затряслись.

Мальчик разозлился:

– Не смейся, папа. Жизнь совсем не смешна.

Дон Родриго остановился, насторожился. Потом он нежно погладил сына папской буллой.

– Ты прав, Чезарино, в свои семь лет ты не по годам умен. Ты далеко пойдешь. ― Он вышел, оставив пергамент.

Мальчик спрыгнул с кровати, почувствовав естественную потребность. Он вытащил серебряный ночной сосуд из-под кровати. И так как ему не хватило бумаги, он разорвал буллу Папы Сикста IV, в которой его только что назначили казначеем Картахены.

Лукрецию вместе с Юлией Фарнезе, прозванной «прекрасной», ее тетка Адриана называла не иначе как примадоннами Италии.

Обе девушки соперничали друг с другом красотой и грацией.

Каждый вечер, когда Адриана уходила спать, они обе подходили обнаженные к зеркалу и наблюдали, как их молодые тела начинают округляться и наполняются женственностью.

Каждая ревниво относилась к другой, и каждая притворно восхваляла красоту подруги.

– Как чудесны твои золотисто-белокурые волосы, Лукреция! ― говорила Юлия.

– Как нежен свод твоих грудей! Они как половинки земного шара, которые вытекают из тебя, ― вторила ей Лукреция, при этом ее глаза были полны ненависти.

Юлия едко ответила:

– Что значит «вытекают»? Вероятно, ты считаешь меня слишком толстой?

Лукреция скривила губы:

– Что ты, Юлия! Ты стройна, как мальчик, так же стройна, как Чезаре.

Юлия покраснела, как вареный омар:

– Значит, я слишком худая, так?

Она подступила к Лукреции и вцепилась тонкими пальцами в ее распущенные золотистые волосы.

Лукреция вскрикнула и укусила Юлию в плечо, так что показалась кровь.

Юлия взорвалась:

– Ты грубиянка! У тебя отвратительные манеры!

– Такиe же, как и у тебя, ― и тоже от тети Адрианы.

Они смотрят друг на друга сквозь слезы.

Потом внезапно обе начинают смеяться.

Они протягивают навстречу руки и радостно заключают друг друга в объятья.

***

Чтобы усилить свое влияние, Родриго Борджиа выдал тринадцатилетнюю Лукрецию замуж за Джиованни Сфорца. Брак был заключен in absentia , согласия невесты никто не спрашивал. Хоть он ― не Борджиа, но такой же мужчина, как и все остальные. Если он моется раз в неделю, ежедневно дважды полощет себе рот и выполняет три раза за ночь свой супружеский долг, то с ним можно будет смириться.

И даже после заключения брака Лукреция не сразу увидела своего супруга, поскольку она считалась ещe слишком юной для супружеской постели.

Через несколько недель после свадьбы, когда Лукреция прогуливалась вдоль Тибра, ее стал преследовать статный молодой человек. Она не могла от него избавиться и, чтобы ускользнуть, убежала в оливковую рощу.