Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том шестой

– Комнаты на верхнем этаже пустуют, – особняк, казавшийся с улицы маленьким, на деле был просторным, – мы хотели превратить их в гостевые, – Хану не покидало липкое чувство страха. Покинув педиатрическое отделение Хадассы, она спустилась на лифте в подвальный этаж больницы. Медсестра в приемном покое краем глаза взглянула на ее карточку национального страхования.

– Дежурный гинеколог в третьем кабинете, – утомленно сказала девушка, – прием по очереди, уважаемая госпожа, – очередь Ханы была за арабской женщиной, появившейся в больнице с двумя детьми. Лампочка замигала, она ласково сказала пациентке: «Идите, я за ними присмотрю». Мальчики доели черешню из ее сумки, Хана нарисовала с ними самолет и космическую ракету.

– Я не случайно вызвалась помогать детскому отделению, – поняла она, – я еще на что-то надеюсь, – врач в Хадассе, судя по всему, не ходила в кино. В новом удостоверении личности Хана значилась под фамилией Горовиц. В Нью-Йорке они с Аароном навестили унылые коридоры отдела для брачующихся в городской мэрии.

– Настоящая свадьба будет завтра, – Хана покусала губы, – надо все сказать Аарону, нельзя такое скрывать, – врач деловито заметила: «Срок два месяца. К Хануке родите, уважаемая госпожа. Все идет отлично. Я вижу, что это не первый ребенок». Хана едва смогла выдавить из себя: «Нет». Доктор шлепнула печать в карту.

– У нас неотложная помощь, – она поджала губы, – ходите к своему обычному врачу, госпожа Горовиц, – Хана не могла подумать о будущем.

– Нельзя обрекать очередного малыша на страдания, – она едва не завыла в голос, – комиссия разрешит… – Хана не могла сказать это слово, – ясно, что таким, как я, не стоит иметь детей, – замок заскрипел. Аарон едва не вошел в ее сумку, оставшуюся на половике.

– Милая, – рав Горовиц недоуменно посмотрел на нее, – с тобой все в порядке? – Аарон понял:

– Она побледнела. Сегодня жарко, надо принести ей воды, – Аарону и самому хотелось пить, но нужды жены были важнее. «Погоди, – он шагнул к Хане, – садись на сундук, на тебе лица нет…»

Хана вскинула на него серо-голубые глаза: «Нам надо поговорить, Аарон».

Белые голуби перепархивали над кухонной грядкой Сары-Мирьям. В особняке не было голубятни, но по утрам птицы собирались на террасе, выходящей в сад. Под холщовым навесом шелестели серебристые листья олив, высаженных в глиняные горшки. Аарон выстроил деревянные столбы и сделал на террасе раздвижную крышу.

– Осенью мы повесим циновки, – он сидел на ступенях террасы с кофе, – принесем пальмовые ветви и получится сукка. Осенью, – сердце заболело, – а малыш должен родиться на Хануку…

Аарон поднимался в пять утра, чтобы сходить в микву. Он привык к ласковой перекличке голубей в предрассветном саду. Хана держала на кухне мешочек с кормом для птиц. В карманах раввинского, как его весело звала жена, пиджака Аарона всегда попадались зернышки. Он бросил голубям несколько, птицы закурлыкали сильнее.

– У нее тоже голос горлицы, – Аарон вытер глаза, – мне нельзя было говорить того, что я сказал. Она плакала и я виноват в ее слезах, – он понимал, что с точки зрения еврейского закона Хана права.

– У нее умерло двое детей, – рав Горовиц болезненно вздохнул, – после родов у нее случались тяжелые депрессии. Любой раввин в таких обстоятельствах разрешит прервать беременность…

Хана говорила спокойно, но Аарон видел, что жена едва удерживается от слез.

– Я не хочу опять хоронить, – она запнулась, – нашего ребенка, – тихо сказала Хана, – Аарон, ваш мальчик умер у тебя на руках. Ты знаешь, что это такое. Как ты можешь, – ее голос задрожал, – можешь настаивать, чтобы я… – залпом проглотив кофе, Аарон опустил голову в руки. Слезы капали на ладони, он вытер глаза рукавом пиджака.

– Я ни на чем не настаивал, – вытряхнув на свет сигареты, рав Горовиц щелкнул зажигалкой, – я только сказал, что все может обернуться по-другому, что Господь позаботится о нас, как Он заботился раньше, – Хана гневно отозвалась:

– Такого ты знать не можешь, – она откинула голову назад, – но я знаю, кого я прокляну, когда наше дитя опустят в землю, Аарон. Мы не сможем скорбеть по ребенку, его зароют без могильного камня, он останется безымянным, – жена была права и здесь.

По умершим новорожденным не сидели шиву и не читали кадиш. Аарон закашлялся горьким дымом.

– Это неправильно, – пришло ему в голову, – в старые времена умирало много младенцев, но сейчас законы надо изменить. Родители имеют право попрощаться с детьми, – он вспомнил неслышное дыхание своего мальчика. Ребенок даже не кричал.