Аркадий Первенцев: Над Кубанью. Книга вторая

Корнилова положили у Кубани, над обрывом, там, где вчера совершали намаз люди его личного конвоя. Над Корниловым наклонился Деникин, и на его спине подергивались мускулы, туго обтянутые диагональю защитного френча. Филимонов с растерянным видом снял шапку. Вслед за ним обнажили головы Кулабухов, Быч, только что прискакавший Султан-Гирей…

Покровский первым приблизился к поднявшемуся Деникину и осторожно поддержал его.

— Вы? — бездумно спросил Деникин. Крупная слеза дрожала в уголке глаза.

Покровский склонил голову.

— В тяжелый момент общей скорби моя жизнь… располагайте ею, командующий!

Отсюда, от крутояра, так называемых «бурсаковских скачек», начался поворот в карьере Покровского. Кулабухов, умиленно наблюдавший эту сцену сближения, не ведал еще тогда, какой трагический конец подготовят ему эти генералы…

Трусцой подошел полковой священник, на ходу надевая епитрахиль. Принесли походный налой. Текинцы сбились гурьбой. Сверкало дорогое восточное оружие. Пахучий дымок ладана сизо расплывался в воздухе.

Ночью Добровольческая армия сняла осаду. Деникин уводил полки из-под стен города. В глубокой тайне увозилось тело Корнилова.

Только члены военного совета и начальник конвоя знали место погребения. В станице Елизаветинской, на площади, демонстративно была оставлена могила, в которой якобы похоронили Корнилова.

В колонии Гнодау белые уничтожили из-за недостатка снарядов часть орудий кубанских батарей и, пустив ложные слухи о движении в районы приазовских плавней Славянского отдела, резко повернули на сечевые станицы — Медведовскую и Дядьковскую.

Деникин возвращал потрепанную армию снова в поселения степного Сала, по пути, проторенному Корниловым. Доходили слухи, доносили об успехе красновско-го мятежа, о действиях походного атамана Попова, задонской группы генерала Семенова, южной группы полковника Денисова, «степного отряда» Семилетова. С Украины подвигались немецкие оккупанты, имевшие целью не только получение продовольствия, но и главным образом свержение советской власти и восстановление старого буржуазного режима. Деникин, продолжая дело Корнилова, начинал новую фазу борьбы с революционным народом, борьбы при поддержке иноземцев-интер-вентов.

Зацвели вишни и терны. Горные ополченцы с радостными улыбками угадывали, какое молоко разлили теперь дикий фруктарник по ущельям и долинам. Город торжествовал. Трое суток улицы были переполнены народом. Горожане надевали лучшее платье, на улицах, в сквере, в садах играли оркестры, и отважные командиры разъезжали, украшенные лентами и цветами.

В окопы ходили, как на экскурсии, собирая осколки снарядов и гильзы. В течение трех дней по городу возили «труп Корнилова». Когда толпа напирала, анархисты из отряда Золотарева поднимали на блоках тело, привязанное к доске.

— Покажи золотой зуб! — крикнул Сенька, горделиво проезжавший на Баварце, найденном им при вступлении их роты на территорию фермы.

— Золотой зуб! Зуб! — шумно потребовали снизу.

Один из анархистов вскарабкался наверх, чтобы по-казать эту надежную примету. На зеленых кафельных стенах дома, что на углу площади войскового собора и Красной улицы, поколыхивалась доска, а на ней — тело человека с, желтым лицом, удлиненным темной скупой бородкой.

Шаховцов, находившийся возле Сеньки, отвернулся.

— Пойдем, — предложил он, трогая с места свою тяжелую артиллерийскую лошадь.

— Где-сь еще надо Неженцева откопать, — сказал Сенька, — ишь как Баварца занавозил. Еще бы Кутепова, суку, поднять до третьего этажа.

Шаховцов с удивлением оглядел мальчонку, похудевшего от сражений. Сенька не терял веселого расположения духа. Шапка с чужой головы, неуклюже и тоже не по росту сапоги, вдетые в высоко подвязанные стремена, тяжелая винтовка за плечами. Такое снаряжение, безусловно, стесняло движения, но это, по-видимому, нисколько не отражалось на самочувствии мальчишки.

— Давай еще поглядим, — попросил Сенька, — а то вот-вот с его золу сделают. Здорово все же ты его ухо-кал, дядя Василь. Ишь как по лбу черкануло.

Шаховцов недовольно поморщился. Артиллеристы неожиданно оказались в центре внимания. Несколько батарейцев с пеной у рта оспаривали «корниловский» снаряд, но все же молва, очевидно распространяемая заинтересованными земляками, приписывала смерть Корнилова ему, меткому артиллеристу Шаховцову. Василий Ильич мучительно переживал неожиданную славу.