Аркадий Первенцев: Над Кубанью Книга третья

— Дождались, — вздохнул он, — теперь, вндать, и аренду отменят. Сколько земли дуром погибнет.

— Почему же дуром? — спросил Шульгин, прищуриваясь.

— Потому что до земли хозяин нужен, а не бедняк этот самый. С них горлохваты хорошие… Работников рассчитать! Да работнику тому хозяин больше нужный, чем он хозяину. Работники наработают, ежели сам не будешь горбатиться. Им сало подавай, борщ, разносол всякий. Вот нанял я девчат подсолнух полоть, так они то и знай в межник бегают, говорят — от харчей, а? А хозяина с краюхи хлеба да с головки луку в межник не потянет. — Лука зашагал, твердо ступая крепкими короткими ногами. Остановился перед сыном. — Да кому какое дело, как я землю в порядок привожу. Абы была польза тебе и людям. Абы земля не пустовала. Не-вжель ты в эту программу подписался?

Павло, не ответив отцу, пошарил рукой под столом, нашел сапоги, обулся, встал.

— Пора спать, — сказал Павло. — А вы, дедушка, не запамятуйте в колокола завтра ударить.

— Неужто всей станице поведаете, Павел Лукич? — тревожно спросил Харистов.

— Поведаю.

— Зря Корнилову голову отодрали, зря, — снова повторил Буревой.

Павло приблизился к Буревому и тихо, чтобы не слышали старики, спросил:

— Против пойдешь?

Буревой поднял глаза.

— Там видно будет, Павло Лукич. Может, не со всякой тучи гром.

— А ты, Огийченко?

Огийченко взглянул на Буревого и Лучку, развел руками.

— К ворожке бы надо. Пущай бы на бобах раскинула.

Павло постоял возле них, покачал головой, криво улыбнулся.

— Ну, идите.

— И то думаем, — охотно согласился Буревой и зашагал к выходу, короткий и толстый, по-утиному покачиваясь. Огийченко подал руку Павлу.

— Надо будет по всем куткам в кубышке пошарить, Павлушка. Приманчивый клад шукать начали, яму глубокую рыть придется. Клад-то найдешь, а вот с ямы можно не высигнуть.

Огийченко подхватил под локоть Лучку и пошел вслед за Карагодиным.

После ухода гостей Павло попросил Любку отворить ставни и раскрыть окна. Пряные запахи акации и ночной фиалки наполнили горницу. Павло погасил лампу и до первых петухов прошагал по скрипучим половицам.

Миша прилег на сухом пригорке, поросшем лютиками и незабудками. В тихой заводи протоки, взмучивая ил, лениво ходили два молодых соменка. Поверху резвились красноперки, пескари и мелкая рыбешка мальва. Не хотелось шевелиться, хотя спину и голые до колен ноги припекало. Казачата, тоже пригнавшие лошадей, купались, бегали взапуски, обсыпали друг друга песчаной пылью. Миша вспоминал вчерашний день, проведенный с Ивгой, и хотелось снова видеть ее той же новой и притягивающей. Купанье в реке, курган и неожиданный поцелуй! От презрительного отношения к «девчонкам» переход к чувству любви — в этом было что-то и отпугивающее и одновременно манящее. И снова вставала перед ним она — плечи, спина, по которой катилась вода и струйчато полз песок.

Чьи-то холодные ладони легли ему на лоб.

— Ивга!

Миша вскочил. Ивга стояла в коротком платьице из легкой сарпинки. У ее ног лежал букет кувшинок и незабудок, и рядом стояла улыбающая бабушка Ше-стерманка.

— Чего вы тут потеряли? — спросил Миша с нарочитым безразличием.

— Тебя ищем, — запальчиво бросила Ивга, оскорбленная его тоном… — Пошли, бабушка! — Ну, ну, кипяченая, — укорила ее Акулина Са-мойловна, — сама же сюда притащила. Искала. А теперь царапаешься.

— Искала? — обрадованно спросил Миша. — Меня?

— Нужен был, — обидчиво сказала Ивга. — Много вы, мальчишки, воображаете. Пойдемте, бабушка.

Ивга схватила Акулину Самойловну за руки и потащила. Они скрылись за кустами бересклета.

— Приходи в гости, Миша, — покричала Самойловна, — у Кубани мы.

На земле лежали цветы, забытые Ивгой. Миша порывисто поднял их, хотел побежать отдать, но в нерешительности остановился. От коронок лилий, словно отлитых из белого воска, червями свисали жирные стебли. Миша опустил стебли в воду, цветы прикрыл лопухом — казалось, их могло расплавить солнце.

Цвели дикие тополя, покрытые клейкой светло-зеленой листвой. Пух цветения опускался на траву. А может, недавно отсюда снялась утиная стая? Ивга не возвращалась за цветами. Миша распутал лошадей, вскочил на Куклу и поехал по лесной тропинке, держа в руках цветы.

Шаховцовы расположились близ Кубани на опушке чернокленовой рощи. Марья Петровна обрадовалась Мише, усадила возле себя у разостланной на траве скатерти, уставленной разной домашней снедью. Она сказала ему, что воскресная поездка в лес вызвана благополучным для их сына окончанием екатеринодарского сражения. Илья Иванович должен приехать после митинга.