Владимир Мороз - Рваные души

– Да шучу я, шучу, шутки у меня такие. Ты уж, Макарыч, не обижайся, я еще в Германии на Одере хочу искупаться да рыбку с тобой вместе половить. – Владимир знал, на что брать подпоручика, большого любителя порыбачить. И когда они еще квартировались в Иркутске, как только выдавалась свободная минутка, Макарыч тут же бежал на Ангару или более спокойный Иркут, чтобы предаться своему любимому увлечению.

– Да какая у них там в неметчине рыбалка? – Макарыч словно уже забыл про злую шутку Владимира. – Вот у нас – другое дело. Таймень, бывало, такой возьмет, что и впятером вытащить не можем, все нервы измотает, пока подлюку к берегу подведешь. Вот это рыбища – настоящий богатырь. А хариус? Ну вот откуда у них там хариус? – Макарыча задели за любимую струну, и его уже было не остановить. Про рыбалку он мог рассказывать часами, показывать руками, какую рыбу он ловил и как ругала его за это жена, Марфа Игнатьевна, что, мол, совсем рыбой нас завалил, соли на тебя, паразит, не напасешься.

– Макарыч, я пойду, в следующий раз расскажешь мне, как хариуса ловить, хорошо? – остановил Владимир начавшего бесконечный монолог Макарыча. – А то мне еще к артиллеристам нужно успеть, пока совсем не рассвело. Кстати, я тебе корректировщика пришлю, от тебя ему все хорошо видно будет. Сейчас распоряжусь, чтобы телефонную линию сюда протянули.

Макарыч замолчал и кивнул головой. Владимир схватил ничего не понимающего Александра за рукав и потащил по окопу в сторону своего блиндажа.

– Макарыч – потрясающий человек, но стоит сказать про рыбалку, все: пиши пропало. Часами может рассказывать. Очень уж ее любит. Видел бы ты его жену! – Владимир сразу живо представил себе Марфу Игнатьевну, маленькую худенькую женщину, которая была в два раза меньше Макарыча, но при этом имела над ним необъяснимую власть. – Она его в ежовых рукавицах дома держит, вот он и норовит при любом удобном случае сбежать от нее на рыбалку.

Макарыч очень любил свою жену, и хотя Бог так и не дал им детишек, никогда не ставил это Марфе в упрек. И со стороны было смешно наблюдать, как этот гигантский человек-мамонт вдруг становился ласковой виляющей хвостом собачкой, стоило только Марфе сказать хоть слово. Отсутствие детей сделало ее раздражительной, сварливой, нередко она подолгу бранила Макарыча за какой-нибудь мелкий проступок. Вот и стремился Макарыч пореже попадаться Марфе на глаза. Но никто не знал, что, когда Макарыч спал, Марфа могла часами сидеть у его кровати, гладя его по голове. В Макарыче она выражала все свое нерастраченное материнство, всю свою любовь, хотя и прятала ее за маской сварливой жены. Когда эшелон уезжал на войну, она молча стояла на перроне, прижав руки к сухонькой груди, и слезы ручьем текли из ее больших глаз. Она не рыдала громко, как это делали многие провожающие, ей было стыдно, что люди видят ее слезы, думалось, что муж будет ее стесняться – ведь он никогда не видел ее плачущей. Она стояла молча с непокрытой головой и смотрела на отходящий паровоз. Когда эшелон скрылся за поворотом, Марфа обессиленно встала на колени прямо на перроне и долго так стояла, пока дым окончательно не рассеялся где-то далеко над тайгой. Ей казалось, что жизнь на этом закончилась и она больше никогда не увидит своего любимого мужа. Это потрясло ее настолько, что на следующий день она свалилась с сильными желудочными болями и, если бы не соседки-солдатки, которые почти месяц выхаживали Марфу, скорее всего умерла от разлуки, как умирают белые лебеди, потерявшие свою пару.

Владимир, вернувшись с Александром к себе в блиндаж, сразу же отправил Семеныча к связистам, чтобы те как можно скорее протянули новую линию к пригорочку, где располагался Макарыч со своей группой. Прежний корректировщик находился недалеко от землянки командира батальона, для него на сосне был сколочен небольшой деревянный помост, с которого хорошо просматривались все окрестности. Однако два дня назад немецкий тяжелый снаряд упал рядом с сосной, и сейчас она лежала с вывороченными корнями, будто застал ее здесь сильный бурелом. Покалеченный осколками ствол смотрел туда, в сторону тыла, где было тише и спокойнее, где не было этого грохота, сотрясающего землю, где у деревьев был шанс расти дальше ввысь, превращаясь в зеленых гигантов. А корень смотрел в ту сторону, откуда прилетел этот здоровенный кусок смерти, словно хотел даже после взрыва защитить ствол дерева от новых ран. В яме под корнями Семеныч успел соорудить щель, куда можно будет прятаться от артиллерийских налетов, если блиндаж, доставшийся Владимиру по наследству от Орлова, вдруг будет поврежден, и даже перенес туда кой-какие запасы. При всем этом очень повезло корректировщику, который не успел спуститься с площадки, иначе бы его просто разметало взрывом по ближайшим кустам. Он только прижался к стволу и так и завалился вместе с ним, получив при падении немного царапин.