Александр Черенов - Брежнев - «Стальные кулаки в бархатных перчатках». Книга первая

– Верно, Лёня. Поэтому буду прям: ты мне нужен. Как первое лицо в моей команде. Задионченко не вечен. Я уже намекнул Никите Сергеевичу.

– ???

– Нет-нет! – усмехнулся Грушевой. – На тебя, а не на Задионченко. Если он и свернёт шею, то без моей помощи. Хотя вряд ли свернёт: мужик верно рассудил, что лучше быть чьим-то дураком, чем ничейным умником!

Леонид Ильич на мгновение «ушёл в себя».

– Вы уже начинаете собирать команду?

– А чего тянуть?

И тени шутки не нашлось места на лице Грушевого.

– Во власть надо приходить уже с командой: сплочённой, вооружённой и готовой к боям. Последнее дело: разворачиваться под огнём противника! Да, что я тебя учу: ты сам – недавно из армии…

Грушевой энергично прищурил глаза.

– Я мобилизую тебя, Лёня. Ты мобилизуешь других: у тебя – талант на работу с людьми. Ты для всех – свой. Даже для чужих. Поэтому, Лёня, ты и нужен мне. Как правая рука. Так, что «на пропаганде» ты не засидишься. Кстати, Хрущёв согласен. Пока с мнением, но и это уже не мало. Так, что, отбудешь срок – и пойдёшь дальше.

«Прогноз» Леонид Ильич перенёс достойно: выслушивал похвалы в свой адрес в меру смущённо, в меру добродушно, в меру уважительно. Всё – в меру. Это понравилось Грушевому. Это нравилось всем, кто вступал в контакт с Брежневым.

– …Твоя сильная сторона, Лёня – организация и психология. Умеешь ты работать с кадрами. А это – не каждому дано. И вроде нет в тебе никаких выдающихся качеств: ты – не вождь, и не трибун – а люди к тебе тянутся. И люди разные, некоторые из которых терпеть друг друга не могут. Это твоё качество здорово пригодится в будущем. И тебе, и мне. Ты понял главное: «кадры решают всё». И не на уровне лозунга, а для применения на практике. Тот, кто овладел кадрами – овладел партией. Работа с людьми – на первом месте. Один, даже самый талантливый – никто. Но создавший команду, даже не будучи «семи пядей во лбу» – сила. И одиночке эту силу никогда не одолеть! В этом очень скоро убедятся и Задионченко, и все остальные «безлошадные вожди».

Грушевой ещё раз обработал взглядом Брежнева.

– Ты, Лёня – умный и гибкий. «Несгибаемых», видишь, скольких согнули и поломали. Карьерные высоты – не для них, а для таких, как ты. Тебя не смущает термин «карьера»?

– Нет.

Леонид Ильич решил, что после такой дозы откровенности играть в лицемерие было бы слишком.

– И правильно, – в очередной раз одобрил Грушевой. – Ничего зазорного в этом нет. Это только дураки и «дюже идейные» полагают, что делать карьеру в партии – непорядочно. А карьера… Это – всего лишь служебный рост талантливого человека. А ты, Леонид Ильич – талантливый человек. Ты не засидишься на месте. С моей помощью или без – не засидишься. Так, что, я помогу тебе сегодня – ты поможешь мне завтра. Другой забудет добро – а ты нет. Вот ещё, за что я ценю тебя, Леонид Ильич.

– Я не подведу, Константин Степанович.

Брежнев был предельно серьёзен: он уже научился отличать дифирамб от трезвого расчёта.

– Можете на меня положиться.

– Уже ложусь! – рассмеялся Грушевой. – Готовься «сменить квартиру», Леонид Ильич! Кстати, ты собираешься к старикам на Новый год?

– Разумеется, Константин Степанович.

– Ну, так, загляни ко мне «на огонёк». За рюмочкой и договорим…

Дверь кабинета уже давно закрылась с той стороны – а хозяин всё ещё находился под впечатлением от визита. И гость, и его визит стоили и друг друга, и впечатления. А всё – потому что гость был гостем лишь сегодня: в перспективе он гляделся хозяином – и не только этого здания. И его перспективы становились уже и перспективами Леонида Ильича. По этой причине и небо было сегодня голубее, чем вчера, и солнце светило ярче…

Леонид Ильич бросил взгляд за окно.

– Как быстро пришла осень…

И действительно: хотя днём было ещё почти по-летнему тепло, вечерами становилось уже прохладно и даже холодно. А под утро иногда случались и небольшие заморозки. Берёзы и клёны, как самые чуткие из мира растений к приходу осени, первыми начали менять зелёные наряды – и как-то незаметно для глаза разукрасили городской пейзаж в жёлтые и красные тона.

Брежнев покачал головой.

– Да-а, летит время – не удержишь…

Опять нахлынули воспоминания: возраст, что ли? Грушевой оказался человеком не только слова, но и дела. Вскоре после рождества тридцать девятого он занял кабинет второго секретаря обкома, а уже седьмого февраля Брежнев стал секретарём обкома по пропаганде. Грушевой сразу же показал всем – и много больше, чем «кузькину мать». Он показал, кто является его фаворитом. Весь год они с Брежневым подпирали друг друга – и четвёртого апреля сорокового года Леонид Ильич был утверждён членом бюро обкома. А это – уже совсем другой уровень: «в наш тесный круг не каждый попадал».