Александр Черенов - Брежнев - «Стальные кулаки в бархатных перчатках». Книга вторая

– Опять…

Шелепин, наконец, оторвал зад от подоконника, на котором восседал всё то время, пока его соратники дружно посрамляли «плач Ярославны».

Взгляд его изменил точке на полу – и теперь был посвящён Дмитрию Степановичу. От былого минора не осталось и следа. Да Александр Николаевич и не имел такой привычки: впадать в уныние. Даже тогда, когда впадал – немедленно выпадал обратно. Он мог ожесточиться, разгневаться – но только не протечь глазами, а тем паче, носом. В чём, в чём, а в «пузырях» из носа он ещё не был уличён ни разу.

– Слышали уже! Мог бы чего-нибудь поновее придумать! «Ты да я, да мы с тобой»!.. Ты – неисправимый «оптимист», Митя?! Нет, брат: не «ты да я» – а Шелепин, Воронов, Полянский, Шелест, Суслов!

– Суслов?!

Дмитрий Степанович ещё не определился с реакцией: посмеяться – или всего лишь не поверить?

– А ты не выдаёшь желаемое за действительное?

– Не спать надо на Политбюро и не предаваться мыслям об отставке, а наблюдать и анализировать, Дмитрий Степанович!

Голос Шелепина был злой и весёлый.

– Я, в противоположность тебе, Митя, хоть и молчу на Политбюро, но всё вижу, слышу и замечаю.

– И что же ты заметил такого, чего мы с Геннадием Ивановичем не заметили?

Полянский решительно подтянул к оппозиции Воронова: неудобно оставаться в одиночестве перед лицом факта. Геннадий Иванович особенно и не сопротивлялся. Ему тоже было интересно узнать, каким образом Суслов угодил в союзники.

– Ну, я хоть и не физиономист, – ухмыльнулся Шелепин, про себя считая, конечно, иначе – но не раз уже заметил, как от брежневского «я» на лице Михаила Андреевича буквально желваки ходят.

– «Желваки»…

Полянский с сомнением покривил щекой.

– А более солидных доводов у тебя нет?

– Есть! В последнее время участились случаи, когда Брежнев даёт оценки событиям, не согласовывая их с Политбюро – даже тогда, когда речь идёт о теории. Ну, или «на грани» этого. Вы, конечно, «проспали» эти моменты, но я-то сразу «ущучил»: речь идёт о «покушении на права» главного идеолога. Брежнев залез явно не в свой «огород»!

Сомнений на лице Полянского не стало меньше – и Воронов составил ему в этом активную компанию. Но Шелепина это не смутило: его ничто не могло не смутить – даже неудовольствие «самих» Генсека.

– Скажите: читали ли вы труды Леонида Ильича?

– ??? – дружно, в унисон отработали Полянский с Вороновым.

– Нет, вы меня не поняли: не доклады ЦК, а работы за подписью самого Брежнева?

– …

Оппоненты недалеко ушли от»???»: за горестными размышлениями о вечном – в контексте бренного – они явно отстали от жизни.

– А ещё хотите «свалить» Брежнева!

Шелепин укоризненно покачал головой. Для пользы дела он даже от усмешки отказался.

– Ведь ещё Владимир Ильич сказал: «Чтобы победить врага, надо знать его оружие!». А статейки, написанные, разумеется, не Леонидом Ильичом, но «тиснутые» под его фамилией, весьма любопытны. И даже не столько по части глубокомысленных суждений – хотя потуги на это имеются – сколько по части претензий на «истину в последней инстанции». Брежнев позволил себе соединить теорию и практику, не согласовав эту операцию с главным идеологом. Это чувствуется и по разнице в стилях, и по несходству суждений.

– «Разницы в стилях», – за двоих усмехнулся Полянский: за себя и за «докладчика». – Какой может быть стиль у Суслова? Наберёт цитат, тяп-ляп – и готово! «Стиль»! Читать же невозможно: в сон клонит!

– Ну, идеологический труд – это не беллетристика, – «заступился за идеолога» Шелепин. – И стиль у Суслова имеется. Ужасный, казённый, «неживой» – но имеется. Кстати, хорошо узнаваемый именно благодаря отрицательным качествам.

Вот теперь Шелепин усмехнулся. Опять же – для пользы дела.

– … Пока ещё узнаваемый. Потому, что, похоже, скоро работы идеологического толка будут «кроиться» по одному «лекалу». Но пока этого не произошло, я, таки, смог найти «десять отличий».

Он перебрался взглядом через плечо в сторону заскучавшего Воронова: неисправимый прагматик, Геннадий Иванович был далёк от теории.

– Как ты думаешь, Гена, понравится главному идеологу, что его начинают обходить – как то бревно, что лежит посреди дороги?

– За что ты его так? – не слишком посочувствовал идеологу Воронов: помешала ухмылка.

– Для большей наглядности, – не слишком извинился Шелепин. – Не ищи здесь идеологической подоплёки. Тем паче, диверсии.

– Ну-у… – «определился с позицией» Геннадий Иванович, пожимая плечами.