Игорь Гергенрёдер - Донесённое от обиженных

С третьим вроде бы выходило на особицу: едва ли не с первых боёв воюет в белопартизанском отряде. Однако ж недавно привелось услыхать: никакой это не отряд, а шайка пройдох и выжиг, которая прячется в лесу то у одной, то у другой станицы, где есть родня, и сжирает зараз свинью, а коли обломится - корову.

Что до племянника, то - пробормотал гость в бороду - о нём он ещё скажет. Вернулся к тому, что полк, куда записался летом, воевал под Орском. Красные держались, не давая взять город в кольцо и получая помощь с юга, от своей Актюбинской армии. В эту пору прослышал Лукахин о человеке, который ловким угрём проник к красным, выведал секретное, чем якобы помог вышибить, наконец, коммунистов из Орска. Бог привёл, что потом Лукахина отрядили отвезти этого человека в санях в штаб дивизии. Ездок разговоров не чурался - «такой разлюбезно-хитрый: иголки не подпустишь!» Лукахина он, видать, «умно понял», потому как кое-чего доверил: сказал, что хотя и пресмыкался до войны чиновником в уездной управе, но всегда знал в себе большую способность к обману врага.

Никодим откликнулся признательно-самолюбиво: ежели-де Господь приведёт быть дома, а сударю - проезжать недалече, - то пусть не побрезгует завернуть на пироги.

За словом дело. Занедужил старый стеснением в груди и «от немоготы служить» был «списан» домой. Отлежался, продышался - а сударь вдруг и наведайся. И пирогов поел, и в бане попарился, две ночи переночевал. Доверил - «опять его путь во мраке»... то есть по-секретному едет в Оренбург, который вот-вот займут красные, укоренится там и будет нащупывать у них становую жилу ножичком. Высказал Лукахину, что посети того «желанная мысль» - место в белой организации ему готово.

Вот теперь-то не миновать словца о племяннике. Лукахин дал ему выучиться на счетовода - малый вышел не промах: без утюга выгладит, без аршина обмерит. С появлением в крае Советов пристроился к красным на должность по провиантно-вещевому снабжению. Приезжал к дяде просить прощения «за вольность своим интересом пожить», становился на колени, говорил, что хлеб-соль не забудет и - «коли какой-никакой случай» - может толикой пользы пригодиться. Когда коммунисты забрали Оренбург, племянник прибыл туда в вагоне при начальстве; он и сам теперь был в интендантстве небольшим начальником. Найдя его, Лукахин убедился, что память у воспитанника не свернулась, как молоко: помог устроиться возчиком службы снабжения. Зачем это дяде понадобилось, спрашивать не стал, сказав: «И дитя на пожар - из блюдца плескать!» Потом добавил: «Дальнейшей услуги от меня нет. Я, дяденька, вас не знаю - вы меня не знаете!»

К тому дню Никодим уже повидался с «сударем», застав его воскресным утром в загодя обговорённом месте - цирюльне недалеко от собора. «Сударь» велел его звать Дудоладовым и дал задание: обжившись, присматривать «людей борьбы».

В завершение своего рассказа Лукахин смутил хорунжего гордым:

– Пусть узнает, кого я к нему привёл!

Они шли на встречу в час, когда потрудившийся народ торопился домой, опасливо и крепко прижимая к себе свой пайковый хлеб. Дудоладов - знал от Никодима хорунжий - служил в военно-санитарном управлении и проживал в доме за углом бывшего кинотеатра «Люкс». Лукахин и державшийся чуть позади Пахомыч прошли мимо дома по другой стороне улицы.

– Ну - фортка открылась. Значит, увидел нас, - тихо сказал Никодим.

Он продолжал идти - медленно, как бы с трудом, - и вскоре их обогнал человек в поношенном сюртуке, какие прежде носили низовые земские служащие; штаны же, заправленные в сапоги, были армейские. Лукахин, глядя под ноги, сказал спутнику:

– Он!

Повёл закоулками, дворами... Вышли около кинотеатра и опять оказались на той же улице, напротив дома.

– Фортка открыта и теперь занавеска задёрнута. Значит, всё выглядел, вернулся, - и можно идти.

Они поднялись на второй этаж, и вдруг Пахомыч заметил: дверь на полутёмную площадку чуть-чуть приотворена, кто-то за ними наблюдает. Впрочем, дверь тут же закрылась.

– Угу, - удовлетворённо кивнул Лукахин, стукнул в неё костяшками пальцев дважды, а после ещё разок.

Вновь щёлкнул замок, и человек, уже знакомый хорунжему, посторонившись, пропустил их в прихожую, за которой оказалась комната с непокрытым столом посредине. Хозяин - он сейчас был без сюртука, в гимнастёрке, перехваченной солдатским ремнём, - глядя пристально-строгими глазами, назвал себя хорунжему:

– Дудоладов Антип Иванович.