Игорь Гергенрёдер - Донесённое от обиженных

– Теперь-то уж со свиданием... - ещё не улыбаясь, но помягчев, старый казак произнёс одними губами: «господин хорунжий».

– Со свиданием, со свиданием, Никодим Фирсыч! - После рукопожатия они обнялись. Хозяин собрался сказать о смерти Варвары Тихоновны, но гость опередил:

– Знаю я про вас. Мне знакомы здешние староверы - ну и был разговор. Дескать, обвенчались приезжие вдовец с вдовой... Тот, кто теперь навроде вам зять, сказал: человек, мол, с умом и очень крепкого характера... И мне что-то вы на ум... Поспрошал я, где вас можно увидеть. Думаю, а коли и не он - авось мне подойдёт с таким характером-то...

Терентий Пахомович словно бы пропустил последние слова мимо ушей:

– Хозяйка моя на службе - управлюсь сам. Супу поедим.

– Благодарствую! - произнёс с достоинством Лукахин. - Лишку времени нет - хватятся меня. Я - два слова сказать...

Хозяин, однако, заставил его сесть на табуретку.

– Тут вот что... - покашляв в кулак, приступил гость. - Дело-то не я придумал, а есть у нас один... - держа в руках шапку, он смотрел на неё и будто решал, что с нею делать. - Сговорились люди: когда наши к городу подступят, а красные, известно, теперь будут стоять крепко... так надо нам подняться и красный комитет перепластать!

«Как память о деле в Изобильной его горячит!» - подумал хорунжий.

– С нами будете? - спросил гость.

Хозяин ничего так не желал, как падения большевиков, но, зная уже достаточно, что такое белые, задавался вопросом: не обманывается ли Лукахин насчёт того, о чём говорит? Что представляют собой участники?

Гость словно собрался кашлянуть, но вместо этого неожиданно улыбнулся в бороду:

– Хорошо, что не даёте ответ сразу. Вы так и должны. Днями приду узнать.

Хорунжий кивнул. Подмываемый впечатлением, которому ещё надо было отстояться, провожал взглядом через окно фигуру, что удалялась по двору широкими шагами.

В небе, в восточной стороне, тяжело хлопнуло, возник белый клубящийся шарик и стал нехотя таять. Город обстреливали шрапнелью. Казачьи корпуса Дутова, по слухам, ещё вчера были на ощутимом расстоянии; очевидно, они произвели редкостно стремительный бросок...

Вскоре, однако, стало известно, что в пятнадцати верстах к востоку от Оренбурга, в посёлке Благословенном, - восстание и это восставшие, подойдя к городу, ведут огонь из захваченных у красных пушек.

Пахомыч не уходил с улицы - приглядывался, прислушивался; изнывал в тревожно подогревающем воспоминании о встрече с Лукахиным, которая произошла несколько дней назад. Разве не улыбался сейчас задор неба знаменательной схожестью названий: Благословенный и Изобильная? То, что было совершено прошлой весной, возвращалось как бы в образе нового вдохновляющего деяния, и хорунжий, в возросшем уважении к Лукахину, томился нетерпением соучастия.

Придя со службы, Мокеевна передала разговоры красных командиров в столовой. Восставшие перебили роту рабочего полка, завладели снаряжением, которое было отправлено из Оренбурга на фронт, перерезали восточную линию железной дороги.

– Я в миски наливаю и слушаю... один тишком начал, - сообщала Мокеевна шёпотом, хотя утеплённая дверь их с Пахомычем комнаты речь глушила надёжно, - начал, что, мол, будет отбита телеграмма самому Ленину. Будто просят, сколько их ни есть, здешние рабочие. Соберите, дескать, нам помощь - а то Оренбург возьмут, и всему конец!

Пахомыч, сидевший на топчане, выпрямился и ещё более повеселел, представив, сколько подобных телеграмм поступает Ленину из узлов смертельного натяжения.

В следующий визит Лукахина, улыбаясь шире, чем подходило к случаю, он сразу сказал о согласии участвовать в деле. Так не хотелось тоски сомнений и до того была по душе возвратившаяся новизна минувшего.

Лукахин рассказал, как летом прошлого года пошёл добровольцем в казачий полк и оказался в нём не самым старым: были там два казака семидесяти без малого лет. А молодёжь разочаровывала Никодима Фирсовича, как и прежде.

– Нету нам племени на замен! - отнёсся он о ней убеждённо.

Сыновей он не имел - Бог дал трёх дочерей, да племянника воспитал Лукахин, взяв мальцом у вдовой многодетной сестры.

Домовитого, скрупулёзного во всём, сурово верующего Никодима не восхищали зятья. Один, мобилизованный красными, дезертировал, как и подобало, - однако он хотел было уклониться и от мобилизации, объявленной Дутовым. Посметь не посмел, но как воюет - про то славы не слыхать. Другого зятя ранило в ногу на германском фронте, и лишь только ехать на сбор к красным ли, к белым - в перебитой кости начиналось воспаление.