Гасьен Куртиль де Сандра - Мемуары M. L. C. D. R.

Эту неудачу я приписал стараниям господина Жену и думаю, что не ошибся. Не составляло труда догадаться, почему он не встал на нашу сторону. Когда-то точно так же и я обошелся с ним в одном деле, которое он или, по крайней мере, его зять Ведо де Гранмон затеял против некой дамы {369} — дочери моего старого приятеля. Но разница между нами заключалась в том, что он спас преступника, достойного колесования, а я поступил как подобает любому порядочному человеку. Призываю в судьи всех, кто помнит эту историю, а чтобы читатель не думал, будто я приписываю себе что-то, чего, по справедливости, не было, хочу ее здесь рассказать.

Как-то в погожий денек я вознамерился покинуть Париж, дабы подышать сельским воздухом, и отправился навестить моего родственника — одного дворянина по имени Мере {370} . Не так давно я помог ему отстоять свои права перед известным ростовщиком Доманшеном {371} : этот мошенник и так украл у него по меньшей мере пятьдесят тысяч экю, а поскольку сей господин сильно поиздержался — впрочем, преимущественно из-за того, что содержал охотничьи выезды господина де Вандома, — то впал бы в совершенную нищету, если бы выплатил все требуемое Доманшеном. Он обратился ко мне, и я, согласившись представлять его интересы, приложил все старания, чтобы освободить его от любых платежей, кроме причитавшихся по закону, — а эти последние никак не могли составлять столь крупной суммы. Полагая, что обязан мне за труды, он долго упрашивал меня погостить у него, и, поскольку хорошая погода, о которой я уже упомянул, располагала к отдыху, однажды утром я сел в седло, а к вечеру уже прибыл в дом Мере. Он принял меня весьма радушно и все уговаривал погостить подольше, однако деревенская жизнь прельщала меня недолго, и вскоре я простился с ним, решив нанести еще один визит — старому знакомому, господину Эрве, советнику Большой палаты, жившему совсем неподалеку. Мне передали, что тот у господина Салле, женатого на его дочери, но когда я приехал в особняк зятя, то не застал там ни того, ни другого — меня встретила лишь мадам Салле. Неоднократно видевшийся с нею в отцовском доме, я спешился, чтобы засвидетельствовать почтение, — и беседовал с нею менее получаса, когда ей вдруг доложили, что слуги ее соседа господина Ведо де Гранмона рыбачат в ее пруду. Едва услышав это, она покраснела от негодования и повернулась ко мне.

— Месье, — воскликнула она, — вы давний друг моего отца и не допустите, чтобы мне нанесли обиду.

С этими словами она вышла из залы, полная решимости сама отстоять свои права. Разумеется, я не покинул ее в этом справедливом намерении, и те люди хотя и явились нарочно, чтобы оскорбить ее, но все же не осмелились перечить столь прекрасной женщине. Она отобрала у них сети, браконьеры же были так растеряны, что пожелай она даже выпороть их, и то вряд ли стали бы сопротивляться. Сам Ведо, сидевший у себя дома и там узнавший обо всем, что произошло, чрезвычайно удивился — и едва не лопнул от злости при мысли, что слабая женщина обошлась с ним так же, как сам он хотел обойтись с ней. Распираемый боевым пылом своих прошедших лет — стоило только посмотреть не только на его уже упомянутую мною бороду, но и на голубой жюстокор, любимый им так же, как и десять-двенадцать лет назад, когда он уже носил его, — он созвал в своем краю целое ополчение и, чтобы вдохновить людей, произнес торжественную речь, призвав их отправиться к мадам Салле и вернуть его рыболовную сеть, — но сам он не пойдет лишь потому, что такому выдающемуся полководцу негоже снисходить до столь скромных побед. Пожелай он сказать что-нибудь, что лучше подходило бы к его характеру, это было бы легко и ему достаточно было бы сказать, что он не идет туда потому, что не позволено тем, кто ведет судебную тяжбу, ходить к своему противнику. Однако, более всего на свете ненавидя свое ремесло, он не захотел никаких витиеватых любезностей, а предпочел язык войны.

К несчастью, я уже покинул мадам Салле, когда к ней явились эти канальи — в противном случае я позволил бы скорее изрубить себя на куски, нежели смириться, что в отношении нее чинят произвол. Когда же они застали ее одну, то ни ее пол, ни звание, ни красота — а дама, помимо прочего, была прелестна и исполнена достоинства — не послужили им препятствием. Напротив, ее, вставшую в дверях, чтобы преградить молодчикам путь, грубо оттолкнули; она оказала сопротивление — ее сшибли с ног. Не передать, какие бесчинства они творили — перерыли весь дом, как если бы получили приказ схватить беглого преступника. Наконец, отыскав злополучную сеть и осыпав женщину оскорблениями, они беспрепятственно ушли. Она не была столь мягкосердечной, чтобы сносить обиду, не пытаясь за нее расквитаться, и тотчас послала к отцу известить о произошедшем; ее гонец нагнал по пути меня, и, когда поведал, что случилось после моего отъезда, я почел необходимым тотчас возвратиться, чтобы предложить ей услуги чести.