Валерий Замыслов - Иван Болотников

Всяко прикидывал. И вдруг нежданный гостенек, он-то и всколыхнул угасшую было надежду.

«Не иначе как Ивашка. Не мог ему Пахомка о грамотках умолчать».

Обрадовался, загорелся, но радость вскоре померкла? Болотников о ларце — ни слова.

«Ужель знает да помалкивает? Но пошто таится? Ужель какой-то ларец ему жизни дороже? Пахомку жалеет? Да ему на погост пора. Нет, тут другое. Ивашка не дурак, видно, сам хочет к Шуйскому пожаловать, о щедрой награде тщится. От денег-то еще никто не отказывался… Ну, нет, Ивашка, не видать тебе княжьей награды. Сейчас пытать зачну, шибко пытать. Не выдюжишь, язык-то сразу развяжешь. Тут тебе и конец. И Пахомку порешу. А там с грамотками к Шуйскому».

— Эгей, Ермила!.. Тащи молодца из ямы.

Одноух вскоре вернулся, лицо его было растерянным.

— Пуста яма, атаман. Пропал сын боярский.

Евстигней неслышно ступил к лавке, тихо окликнул:

— Спишь, Варька?

Девка не отозвалась, сморил ее крепкий сон.

«Выходит, не позвал Федотка. Ну и слава богу, обошлось без греха».

Федотка храпел богатырски, с посвистом. Лежал на спине, широко раскинув ноги, черная борода колыхалась по груди.

Евстигней все так же неслышно шагнул в горницу, глянул на киот с тускло мерцающей лампадкой, перекрестился. Потянулся рукой к изголовью, нащупал кушак. Федотка не шелохнулся. Евстигней, придерживая овчину, потянул кушак на себя. Кудлатая голова качнулась, и храп смолк.

Замер, чувствуя, как лоб покрывается испариной. В голове недобро мелькнуло:

«Пырнуть ножом. А с теми Гаврила управится».

Нож — за голенищем, нагнись, выхвати — и нет Федотки. Но тот вдруг протяжно замычал, зашлепал губами и захрапел пуще прежнего.

Вновь потянул. И вот кушак в руках — длинный, увесистый. На цыпочках вышел в сени и только тут шумно выдохнул.

«Все!.. Мой кушачок, Федотка… Теперь запрятать подале. Пожалуй, на конюшню, под назем. Попробуй сыщи».

Ступил было к лесенке, но тотчас передумал:

«Идти-то через подклет, а мужики, чай, не спят. Изоська и без того волком зыркает».

Стоял столбом, скреб пятерней бороду. Из горницы, с печи тянуло густым, сладковатым запахом опары. Невольно подумал:

«Варька хлебы замесила. Завтра день воскресный. Пирогов с луком напечет».

И тут его осенило — в кадушку с тестом! Никому и в голову не придет.

Притащил квашню в чулан, поставил шандал со свечой на ларь. Опара бродила, выпирала наружу. Запустил руку в пышное, теплое, пахучее тесто и вывернул белый, липнущий к ладоням ком. Однако вновь остановила неутешная мысль:

«Федотка утром хватится, мужиков взбулгачит. Тут не отвертишься, в горнице-то вкупе были. Вот оказия».

Соскреб ножом тесто, кинул в квашню, вытер полой кафтана руки. Кушак манил, не давал покоя. Помял его пальцами.

«Сколь же тут? Поди, много».

Не утерпел, чиркнул ножом. На колени посыпались серебряные монеты. Чиркнул другой раз, а затем вспорол и весь кушак. Глаза лихорадочно заблестели.

«Богат путничек, зело богат. Да на эти деньжищи!..»

Голова туманилась, без вина хмелела, в груди росла, ширилась буйная радость.

«Князю долги отдам, на волю выйду. Сам себе хозяин. Каменну лавку на Москве поставлю, торговать начну. А там и до гостиной сотни [17] Гостиная сотня — наиболее привилегированная часть русского купечества. недолго…»

С улицы вдруг послышались шумные голоса, кто-то гулко, по-разбойному забухал в калитку.

— Открывай, хозяин!

— Будет спать-ночевать!

— Впущай, да живо!

В страхе перекрестился, заметался по чулану.

«Кто бы это, господи!.. А куды ж деньги?»

— Впущай, хозяин! Ворота сымем!

Раздумывать было некогда. Сгреб деньги в опару, кушак запихал в ларь с мукой и поспешил вниз. Навстречу, по лесенке, поднимался встревоженный Гаврила.

— Чуешь, Евстигней Саввич?

— Чую. Кого это нелегкая? Буди мужиков.

— Поднялись мужики.

Впятером вывалились из подклета. За воротами горланила толпа — буйная, дерзкая, неотступная.

— Навались, ребятушки! Неча ждать.

Евстигней стал средь двора, слюдяной фонарь плясал в руке. Молвил тихо:

— Что делать будем, мужики? Разбойный люд прет. Животы [18] Живот — имущество, богатство. пограбят.

Гаврила выхватил из-за кушака пистоль.

— Огнем встречу.

Но Изоська перехватил его руку.

— Остынь. Их тут целая ватага. Сомнут.

Затрещали ворота. Евстигней, поняв, что лихие вот-вот окажутся на дворе, шагнул ближе, окликнул осекшимся голосом: